Николас Эванс - Заклинатель

– О, Энни…

Она открыла губы, словно хотела что-то сказать, но потом молча расстегнула белый, отделанный кружевом бюстгальтер, спустила бретельки. Ее тело было изумительно красивым. Солнце позолотило шею и руки россыпью мелких веснушек. Груди ее оказались полнее, чем он думал, – упругие, с большими сосками. Том нежно погладил их, а потом прижался лицом, чувствуя, как под его губами наливаются и твердеют соски. Руки Энни оказались на его расстегнутой «молнии».

– Пожалуйста, – выдохнула она.

Том сдернул с кровати выцветшее одеяло, открыв простыни, и Энни легла на них, глядя, как он снимает ботинки, носки, а затем джинсы и трусы. Раздеваясь, Том не чувствовал никакого смущения, и Энни – тоже. Ведь они подчинялись таинственной могучей силе, которая заставляла трепетать не только их тела, но и души. Силе, которой неведомы стыд и прочие условности.

Забравшись в постель, Том встал над ней на коленях, а Энни, подавшись вперед, бережно взяла в руки его алчущую плоть и, наклонившись, так нежно коснулась ее губами, что Том содрогнулся от блаженства… он закрыл глаза, стараясь сдержать охватившие его чувства.

Когда Том осмелился вновь взглянуть в глаза Энни, они были потемневшими от желания – отражение этого желания, он знал, читалось и на его лице. Энни откинулась на простыни и приподняла бедра, чтобы ему было легче снять с нее трусики телесного цвета. Том ласково погладил обтянутый трикотажем мягкий холмик и осторожно стянул их.

Его взору открылся темно-янтарный треугольник. На густых завитках мягко отсвечивали последние блики заходящего солнца. Прямо над треугольником белел шрам от кесарева сечения. Вид этого шрама так растрогал Тома – он покрыл его поцелуями. Но шелковистые завитки и теплый нежный запах ее лона притягивали Тома еще более властно. Однако он поднял голову и немного откинулся назад, желая увидеть ее всю.

Мужчина и женщина жадно созерцали наготу друг друга, не в силах насытиться. Слышалось только прерывистое – в унисон – дыхание.

– Я хочу ощутить тебя внутри, – шепнула Энни.

– Мне не надо?..

– Не думай об этом. Все безопасно. Просто войди в меня.

С искаженным от страсти лицом Энни вновь потянулась к нему, и Том ощутил, как ее пальцы сомкнулись у самого корня его мужского естества. Продолжая стоять на коленях, он медленно, ведомый ею, двинулся вперед.

Увидев раскрывшуюся ему навстречу Энни и ощутив ласку ее лона, Том вдруг представил тех птиц с черными спинками, названия которых так и не вспомнил, – раскинув крылья, они парили над ярко-зеленой речкой. Словно после очень долгого отсутствия он возвратился наконец туда, где – в единственном месте на земле – мог вновь обрести цельность и равновесие. Когда Том вошел в нее, Энни показалось, что он пробудил к жизни ее лоно, наполнив его упоительным жаром; он медленной волной поднимался вверх по всему телу, обволакивая мозг блаженством. Она ощущала, как его плоть все больше твердеет в ней и как ладно они подогнаны друг к другу. Руки его жадно ласкали ее груди, а потом он стал целовать их, и Энни открыла глаза, ощутив, как его зубы чуть стиснули ее сосок.

Кожа у Тома тоже была белая, хотя и не такая белая, как у нее; на худой груди – крестообразная поросль – чуть темнее, чем выгоревшие на солнце волосы. Будто состоящее из углов тело Тома было удивительно гибким: этого требовала работа с лошадьми – она и сделала его таким. Он предавался наслаждению с той уверенной сосредоточенностью, какую Энни и раньше замечала в нем. Как же так получилось, что это незнакомое мужское тело, эти мышцы и кожа, эта тайная его плоть, которую она до этого мига не видела обнаженной, кажутся такими родными и знакомыми, так хорошо понимают ее собственное тело?

Губы Тома зарылись в ее подмышку, язык ласкал отросшие шелковые волоски. Повернув голову, Энни увидела стоящие на комоде фотографии в рамках, в какой-то момент они чуть не вернули ее в реальный мир, где с ней не могло происходить ничего подобного и где ее ожидало только чувство вины… Нет… не сейчас, только не сейчас, сказала она себе и, притянув голову Тома, прильнула к его губам, вновь обретя забвение.

После долгого поцелуя Том слегка отстранился, глядя на нее сверху, и наконец улыбнулся, не прекращая медленных упоительных движений.

– Помнишь, как мы впервые ездили верхом? – спросила Энни.

– Помню каждое мгновение.

– А беркутов? Помнишь их?

– Да.

– Мы – как они. Стали сейчас. Как они.

Том согласно кивнул. Они напряженно смотрели друг другу в глаза – теперь уже не улыбаясь, предчувствуя надвигающуюся лавину. По лицу Тома пробежала судорога, потом по телу – он сделал решающий рывок, и в Энни хлынула живительная струя. Изогнувшись под Томом и давая ему возможность проникнуть в нее как можно глубже, она вдруг почувствовала, как лоно ее сладостно содрогнулось, и из потаенных глубин ее естества устремились пылающие волны, они охватывали огнем каждую клеточку, неся с собой жар его плоти. Наконец он заполнил собой всю ее, и они стали одним целым.

Проснувшись на рассвете, Том мгновенно ощутил подле себя тепло ее тела. Энни лежала рядом, уютно устроившись на его руке. Он чувствовал ее дыхание на своей коже и прикосновение равномерно вздымавшейся груди. Правую ногу она закинула на него, отчего завитки на лобке приятно щекотали бедро Тома. Правая рука лежала у него на груди, чуть выше сердца.

Это был тот час, который вносит ясность в отношения мужчины и женщины: мужчина стремится улизнуть, а женщина – удержать его. Сколько раз Том сам переживал непреодолимое желание сбежать на рассвете, как вор. Такое поведение диктовалось не столько чувством вины, сколько страхом, что потребность женщины в дружеском нежном внимании после ночи, полной плотских утех, может привести к слишком серьезным отношениям. Возможно, тут действовал первобытный инстинкт – бросил свое семя и давай деру.

Но сейчас Тому совершенно не хотелось бежать.

Он лежал не шевелясь, чтобы не потревожить сон Энни. Неожиданно ему пришло в голову, что, возможно, он боится ее пробуждения. В течение всей ночи, когда они пытались утолить свой безумный животный голод, свою безмерную страсть, Энни ни разу не дала ему понять, что сожалеет о случившемся. Но Том знал, что при свете дня все выглядит иначе, и поэтому не двигался, глядя, как за окном просыпается утро, и наслаждаясь тем, что Энни лежит на его руке, забывшись невинным сладким сном.

Вскоре Том снова впал в дрему. Второй раз он проснулся от шума автомобиля. Энни теперь спала на другом боку, а он лежал, тесно прижавшись к ней и уткнувшись лицом в нежно благоухающий затылок. Когда он отодвинулся, Энни что-то пробормотала, не просыпаясь, и Том осторожно вылез из кровати, неслышно подобрав одежду.