Николас Эванс - Заклинатель

Это приехал Смоки. Он поставил автомобиль рядом с двумя другими и изумленно созерцал шляпу Тома, так и пролежавшую всю ночь на капоте «Шевроле». Тревога на его лице сменилась улыбкой облегчения, когда скрипнула дверь и Том собственной персоной направился к нему.

– Привет, Смоки.

– А я думал, ты уехал в Шеридан.

– Я собирался. Но у меня изменились планы. Извини, нужно было тебя предупредить. – Другу в Шеридан Том позвонил с бензоколонки в Ловелле и извинился перед ним, сославшись на неотложные дела, а вот про Смоки напрочь забыл.

Смоки вручил Тому мокрую от росы шляпу.

– А я уж думал, что тебя похитили инопланетяне. – Парень бросил взгляд на машину Энни. Том видел, что он мучительно соображает.

– А что, Энни и Грейс не полетели на Восток?

– Улетела одна Грейс. Она вернется в конце недели, а Энни будет дожидаться ее здесь.

– Ясно. – Смоки нерешительно кивнул, но Том видел, что работник не совсем понимает, что к чему. Том бросил взгляд на «Шевроле» – автомобиль так и простоял всю ночь с включенными фарами.

– Что-то стряслось с аккумулятором, – сказал Том. – Может, поможешь?

Его слова ничего не объясняли, но переключили внимание Смоки – сомнения исчезли с его лица.

– Конечно, – отозвался тот. – Все, что нужно, у меня с собой.

Энни открыла глаза и почти сразу вспомнила, где находится. Она повернулась, уверенная, что Том рядом, и, не увидев его, слегка встревожилась. Еще больше она разволновалась, услышав на улице голоса и хлопанье дверцы автомобиля. Откинув простыни, Энни встала с кровати и пошла к окну. Густая жидкость потекла по ногам, а внутри все саднило, но это было приятно – сладкая память о прошедшей ночи.

Сквозь шторы Энни видела, как грузовичок Смоки отъехал от конюшни, а Том махал ему вслед рукой. Потом он повернулся и направился к дому. Даже если бы Том поднял голову, то не увидел бы ее. Тайно за ним наблюдая, Энни гадала, как повлияет эта ночь на их отношения. Не станет ли он считать ее распутной бабенкой? И что она думает о нем?

Прищурившись, Том смотрел на небо, почти очистившееся от облаков. Собаки прыгали у его ног, на ходу он гладил их и что-то говорил. Энни поняла, что ее отношение к нему – такое же, как прежде.

Принимая душ в его маленькой ванной, она ждала, что ее вот-вот охватит чувство вины или раскаяния, но ничего подобного. Ее беспокоило только одно: как он отнесся к тому, что случилось? Простые туалетные принадлежности, лежавшие у раковины, вызвали у нее нежность – ведь это были его вещи. Энни почистила зубы щеткой Тома. На стене висел большой махровый халат синего цвета. Энни надела халат, с наслаждением вдыхая знакомый запах, и вернулась в комнату.

Когда она входила, Том уже раздвинул шторы и смотрел на улицу. Он повернулся на шум, и Энни вдруг вспомнила, что похожая сцена произошла в Шото, в тот день, когда Том приехал, чтобы вынести свой окончательный приговор относительно Пилигрима. На столе стояли две чашки с дымящимся кофе.

– Я сварил кофе, – сказал он, глядя на нее с чуть заметной тревогой.

– Спасибо.

Энни взяла чашку двумя руками – как пиалу. В этой большой комнате они смотрелись как гости, приехавшие на вечеринку раньше других. Он кивнул, указывая на халат:

– Тебе идет. – Энни с улыбкой отхлебнула – кофе был крепкий и очень горячий. – В доме есть ванная и поприличней…

– Твоя – просто чудо.

– Это Смоки приезжал. Совсем забыл позвонить ему.

Они замолчали. Где-то у реки заржал конь. Том выглядел таким несчастным, что Энни вдруг испугалась. А что, если он скажет: прости, мы совершили ошибку, давай все забудем.

– Энни?

– Что?

Он нервно сглотнул.

– Я хочу, чтобы ты знала. Что бы ты ни чувствовала, что бы ни думала, как бы ни поступила – я все приму с радостью.

– А что чувствуешь ты?

– Что люблю тебя. – Он улыбнулся и слегка пожал плечами – от этого беспомощного движения у нее чуть не разорвалось сердце. – Вот и все.

Энни поставила чашку на стол и подошла к нему; они крепко прижались друг к другу, так крепко, будто весь свет ополчился против них, желая разлучить.

До возвращения Грейс и Букеров оставалось четыре дня и четыре ночи. Одна длинная цепь «сейчас». И надо жить только ими, думала Энни, не вспоминая о прошлом и не загадывая на будущее. И что бы ни случилось потом, какие бы испытания ни послала им судьба, эти дни навсегда останутся с ними – впечатанные в сознание и в сердце.

Они опять и опять любили друг друга – пока солнце, обойдя дом, вновь не остановилось на них, узнав старых знакомцев. И тогда, лежа в объятиях Тома, Энни сказала ему, о чем мечтает: снова очутиться в горах – в том месте, где они впервые поцеловались и где теперь могли быть совсем одни, и судьями им пусть будут горы и небеса.

Они перебрались через речку незадолго до полудня.

Пока Том седлал коней и укладывал на вьючную лошадь походный багаж, Энни отправилась на машине в речной домик – переодеться и взять кое-что из вещей. Оба брали с собой еду. Кроме того, хотя Энни ничего не говорила, а Том ни о чем не спрашивал, было ясно, что ей нужно позвонить мужу в Нью-Йорк и сочинить правдоподобный предлог для отсутствия. Тому нечто подобное надо придумать для Смоки, который был несколько огорошен постоянными изменениями планов Тома.

– Так ты решил проведать скот?

– Да.

– Один или…

– Со мной поедет Энни.

– Ага. Ясно. – Воцарилось молчание, и Том понял, что Смоки уж что-то сообразил.

– Прошу тебя, Смоки, никому ни слова.

– Конечно, Том. Обещаю – могила.

Смоки сказал, что приглядит за лошадьми. Том знал, что во всем может положиться на него.

Перед отъездом Том пошел к загонам и выпустил Пилигрима пастись с молодняком – этих коней он недавно стал приучать к узде. Обычно Пилигрим сразу несся прочь, но сегодня, стоя у ворот, провожал Тома взглядом, пока тот не дошел до того места, где оставил оседланных лошадей.

Том отправлялся в горы на той же чалой с рыжиной кобылке, что и в прошлый раз. Сев в седло и взяв за поводья Римрока, он двинулся к речному домику. Оглянувшись, Том с удивлением обнаружил, что Пилигрим все так же стоит у ворот и смотрит ему вслед: словно почувствовал, что в их жизни произошла перемена.

Энни спустилась к нему на тропу почти сразу же.

Трава на лугу за переправой стала за это время сочной и высокой: скоро сенокос. Ноги лошадей путались в высокой траве. В тишине слышалось только поскрипывание седел.

Том и Энни долго молчали, но молчание это было легким. Энни уже многое знала об этой земле, об этих травах и цветах. Но, возможно, она молчала не потому, что знала теперь все названия, а просто они перестали иметь для нее значение. Ведь важны не названия вещей, а их сущность.

Когда солнце стало сильно припекать, они остановились у того же водоема, что и прежде, напоили лошадей и сами немного перекусили – тем, что захватила с собой Энни, – хрустящими хлебцами, сыром и апельсинами. Энни очистила свой апельсин с одного раза, не отрывая ножа и превратив кожуру в одну извивающуюся змейку, и очень смеялась, когда Тому не удалось это повторить.