Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко...

Не обращая внимания на мои слова, Джек сказал:

– Похороны можно назначить на конец недели.

– В Корнуэлле, – прошептала я, стараясь говорить помягче. – Он как-то сказал, что хочет быть похороненным в Корнуэлле.

– А как насчет поминальной службы, Вив? Она будет? И если да, то где? И, что важнее, когда? – И добавил с гримасой: – Надо бы поскорее. Мне необходимо быть во Франции.

Я опять вся закипела от его слов, но взяла себя в руки. Сдерживаясь изо всех сил, я ответила спокойно:

– В Нью-Йорке. Я думаю, это самое подходящее место.

– Где именно?

– В церкви св. Иоанна Богослова, – предложила я. – Как ты думаешь?

– Как скажешь. – Джек плюхнулся в кресло у камина и очень долго смотрел на меня, о чем-то размышляя.

– Ну нет! – сказала я, почуяв, о чем он думает. – Ну нет, Джек. Ты намерен повесить на меня все хлопоты с похоронами и отпеванием. Это должен организовать ты. Ты и Люциана.

– Ты хоть поможешь нам, а?

Я кивнула.

– Джек, теперь ты не сможешь перекладывать на других свои обязанности, как ты делал это всегда, – предупредила я. – И я не позволю тебе этого. Теперь, когда Себастьян умер, именно ты – глава семейства Локов, и чем скорее ты это поймешь, тем будет лучше. «Фонд Лока», например, – тебе придется перенять факел, который выпал из рук твоего отца.

– Это ты о чем? – спросил он быстро и резко, впиваясь в меня взглядом. – Какой еще факел?

– Благотворительные дела, Джек. Тебе придется продолжить его дело. Тебе придется взять на себя заботу о больных и бедных этого мира, обо всех страждущих, как делал твой отец. От тебя зависит жизнь тысяч людей.

– Ну уж нет! Не выйдет, лапочка. Если ты думаешь, что я собираюсь швыряться деньгами, как пьяный матрос, значит ты спятила. Ты такая же спятившая и ошалевшая, каким был он.

– У вашей семьи столько денег, что вы и так не знаете, что с ними делать! – в ярости закричала я.

– Я не собираюсь идти по стопам Себастьяна, мотаясь по всему свету туда-сюда и разбрасывать дары неумытым толпам. Так что забудь, Вив, и больше не будем говорить об этом.

– Но ты должен взять на себя руководство «Фондом Лока», – напомнила я. – Как единственный сын и наследник. Ты наследуешь не только деньги, но и обязанности.

– Ладно, ладно. Буду руководить. На расстоянии. Из Франции. Но я тебе не спаситель, чтобы спасать мир от всяческих напастей. И от болезней. Запомни это. Отец был просто псих.

– А ты запомни, что Себастьян делал много добра.

Он медленно покачал головой.

– Чудно. Вот уж и впрямь чудно.

– Ты о чем?

– Да вот о том, как ты обожаешь его после всего, что было. После того, что он сделал с тобой.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Он прекрасно ко мне относился. Всегда.

– Согласен, он обращался с тобой лучше, чем с другими женщинами. Ты ему нравилась.

– Нравилась! Да ведь он любил меня! Себастьян любил меня с того самого дня, когда мы познакомились, мне было двенадцать лет…

– Грязный старикашка!

– Замолчи! Больше того, он любил меня и после, когда мы расстались.

– Никогда он никого не любил, – бросил Джек, посмотрев на меня с состраданием. – Ни меня. Ни мою мать. Ни Люциану. Ни ее мать. Ни твою мать. Ни других жен. Ни даже тебя, лапочка.

– Перестань называть меня лапочкой. Это противно. А меня он все-таки любил.

– А я говорю тебе: он не умел любить. Он не смог бы полюбить, даже если бы от этого зависела его жизнь. В нем просто не было такой способности. Себастьян Лок был чудовищем.

– Нет, не был! И я знаю, что он любил меня, понимаешь? Знаю! – воскликнула я, подавляя свой гнев, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание.

– Тебе виднее, – пробормотал он, уступая мне, как это часто у нас бывало. Отвернувшись, он уставился на огонь, и его лицо стало угрюмо.

Я наблюдала за ним и думала о том, как грустно, что он совсем не понимает своего отца, о том, как мало знает о нем. И вдруг заметила, что в этот вечер он был очень похож на Себастьяна. Одинаковые профили. – Джек унаследовал от отца орлиный нос, выдающийся подбородок и красивую темноволосую голову.

Однако глаза у него были блеклые, водянисто-голубые, совсем не того яркого василькового цвета, что у отца. Что же касается характера и личных качеств, тут они были схожи не больше, чем два любых, посторонних друг другу человека.

Угрюмость не покидала Джека в течение всего ужина. Ел он умеренно, пил много, говорил мало.

Был момент, когда я протянула руку и, коснувшись его руки, сказала, насколько могла, мягко и примирительно:

– Мне жаль, что я накричала на тебя.

Он не ответил.

– Мне, действительно, жаль. Не будь же таким, Джек.

– Каким таким?

– Молчаливым. Неприступным. Доводящим меня до бешенства упрямым ослом.

Он посмотрел на меня, потом улыбнулся.

Когда Джек улыбается, лицо его светлеет, он становится обаятельным, почти неотразимым. Так бывало всегда. Я тоже улыбнулась, ощутив, как я на самом деле к нему привязана.

– Просто я не выношу, когда ты так говоришь о Себастьяне.

– Мы с тобой видим его по-разному, – проговорил он, потягивая мое лучшее красное вино, «Мутон Ротшильд», которое Себастьян прислал мне в прошлом году.

– Он всегда раздражал меня, – продолжил Джек. – А ты… ты обожествляла его, преклонялась перед ним. Но видишь ли, Вив, я-то не ношу розовых очков, в отличии от тебя.

– Когда ты был маленьким, ты тоже обожал его.

– Это тебе так кажется. Но этого не было.

– Джек, не надо мне лгать. Ведь ты говоришь с Вивьен, с доброй старой Вив, своим лучшим другом.

Он засмеялся, запрокинув голову.

– О Господи! Ты когда-нибудь изменишься? Ты держишься за свое мнение, как собака за кость.

– Только тогда, когда речь идет о Себастьяне Локе. – возразила я.

– Одно я знаю наверняка: твоя преданность весьма похвальна, лапочка.

– Спасибо. И перестань называть меня лапочкой, да еще с такой ужасной интонацией. Ты же знаешь, я терпеть этого не могу. Ты делаешь это, только чтобы позлить меня.

Он усмехнулся, протянул руку и коснулся моей руки.

– Мир?

– Мир, – согласилась я так же поспешно, как то бывало в детстве.

Потом мы поговорили о других делах. О Франции, точнее, о Провансе, о наших домах в Провансе, домах, которые Себастьян в свое время подарил каждому из нас. Но напомнить Джеку об этом факте я не решилась. Для меня было очевидно, что к отцу умершему он относится так же безжалостно, как относился к живому. Джек никогда не сомневался в своей правоте относительно Себастьяна, не сомневается и сейчас. Впрочем, это уже не имеет значения.

А когда мы вернулись в кабинет пить кофе, Джек внезапно опять заговорил об обстоятельствах, при которых умер Себастьян.

Сидя в кресле и поставив кофе и коньяк на свой столик, он сказал: