Вера Кауи - Такая как есть [Запах женщины]

Только в шесть часов все с сожалением начали подниматься из-за стола – в семь тридцать ресторан открывался для вечерних посетителей. Прощаясь, Марио Фабиани поцеловал ее.

– Это было так чудесно, – сказала ему Алекс, – словно мы знакомы тысячу лет.

– Так оно и есть, – ответил Марио. – Надеюсь, ты будешь приходить часто. Наш дом – твой дом. – И это было нечто большее, чем обычное итальянское радушие и гостеприимство.

Алекс поняла, что ее приняли как свою.

– Давай пройдемся немного, – предложила она, когда они с Максом вышли на улицу. – После такого количества еды и вина это просто необходимо.

– Гораздо лучше после такого обеда полежать немного, – заметил Макс.

– Если ты хочешь… – сказала Алекс, чувствуя, как у нее перехватывает горло.

Макс остановился, заглянул в ее глаза и ответил:

– Сегодня мы делаем то, что хочешь ты.

«Но мне хочется этого , – подумала Алекс, и по коже ее пробежала легкая нервная дрожь нетерпения. – Очень хочется».

– Ну хорошо. Пройдемся немного, а потом я хочу посмотреть, где ты живешь, когда приезжаешь в Нью-Йорк.

Некоторое время они шли молча, тесно прижавшись друг к другу, ладонь в ладони. И не было для нее человека ближе, чем он. Его ладонь, сжимавшая ее руку, была теплой, крепкой и надежной. «Куда бы ты ни повел меня, я пойду за тобой», – подумала она и вдруг очень ясно представила, с какой невероятной скоростью разворачивались события после смерти Криса. Время, словно освободившаяся пружина, влекло одно за другим. «Смерть Криса стала своего рода катализатором», – подумала Алекс. Он дал ей больше, чем просто деньги. Она решилась принять их, и непременно сделает что-нибудь в память о Крисе. Стипендия. И может быть, не одна…

Они миновали Гринвич-вилледж, прошли под аркой, которая вела на Вашингтон-сквер, и двинулись дальше к Грэммерси-парк. Макс показывал ей такие места, о которых приезжие понятия не имеют, – небольшой домик на углу Гроув и Бедфорд-стрит, где останаливался О'Генри, и еще один дом поблизости, где когда-то сочиняла стихи Эдна Винсент Миллей. Он показал и отель «Челси», где любили останавливаться Томас Вульф, Дилан Томас и Артур Миллер и где они писали свои произведения.

На 34-й улице Алекс наконец взмолилась:

– Больше не могу, Макс. В голове уже ничего не помещается… Мне недели не хватит, чтобы переварить все это.

Без единого слова он остановил такси. Они сели в полном молчании, и каждый понимал, о чем думает другой. Когда машина остановилась, Алекс в шутливом изумлении спросила:

– Ты живешь в музее?

– Над музеем. И когда мне хочется взглянуть на Пикассо или Ван Гога, без которых я долго не могу обходиться, я лишь спускаюсь вниз.

У Макса был двойной номер на сорок четвертом этаже здания, где внизу располагался Музей современного искусства. Здесь не было привычных в таких местах магазинчиков, ресторанов и бассейнов. Сверху, с башни музея, открывался совершенно необыкновенный вид на город, лежавший у их ног. У Алекс перехватило дыхание, когда Макс ввел ее в комнату. Через незашторенные окна сияли огни.

– О! – с трудом выдохнула Алекс. – Пожалуйста, не зажигай свет… – Она прошла вперед и приложила ладони к толстому стеклу. – Город-сказка.

– Нет, город-сказка – это Сан-Франциско, – сказал Макс. «Что это я болтаю, – подумал он, недоумевая, отчего так нервничает. В первый раз, что ли? Но сейчас все не так. Из-за Алекс. Да я тут со своими дурацкими репликами».

– Мне нравится твой родной город, – снова вздохнула Алекс не столько оттого, что видела перед собой, сколько оттого, что чувствовала внутри себя. «Памела права, – вспомнила она слова подруги. – Нью-Йорк – особый город и особенное место в мире».

Макс встал за ее спиной и обнял за плечи.

– Ты переполнена любовью ко всему на свете, – сказал он. – А я очень жадный. Мне хочется, чтобы вся твоя любовь принадлежала мне.

Она повернулась к нему лицом:

– Я вся принадлежу тебе. – Ее глаза распахнулись.

– Как много времени мы потеряли, – вздохнул Макс полушутя-полусерьезно. – Придется наверстывать.

– …Чтобы потом никогда не пришлось жалеть, – подхватила Алекс.

– И начнем прямо сейчас же.

– О, Макс! Если бы ты знал, как мне хочется…

Дрожащими от нетерпения руками он принялся снимать с нее одежду, бросая на стоявшее рядом кресло. Когда она наконец оказалась совершенно обнаженной, он вынул шпильки из ее прически, распустил волосы по плечам, затем отступил на шаг и посмотрел на нее.

Она невольно опустила глаза, словно испугалась, и в этот момент почувствовала, как ей хочется стать красивой. Красивой для него, потому он любил все красивое. Лицо и женское тело были для него явлением искусства, он любил их, как музыку и живопись. «Мне хочется, чтобы он смотрел на меня, как он смотрит на все это, даже если я не очень хороша сама по себе». Она боялась поднять глаза, чтобы не увидеть в них разочарования, которого даже сейчас втайне опасалась.

Он молчал очень долго. Но когда она все-таки решилась посмотреть на него, у нее перехватило дыхание.

– Как ты красива, – тихо выговорил он. – Боже мой, Алекс! Ты изумительно хороша. И это… – Он коснулся пальцем кончика груди, скользнул по талии, потом по бедрам. – Когда ты успела стать такой пленительной? Как тебе могло прийти в голову, что мужчина не способен возжелать тебя?

Пленительная? Неповторимая? Легкая дрожь и напряжение не давали Алекс ответить. Время слов и объяснений прошло.

– Как ты ошибалась, Алекс!.. Ты крупновата, но насколько пропорционально ты сложена… Безукоризненно. Как богиня земли. Скульпторы, которые искали бы натурщицу для статуи Деметры, не смогли бы найти никого лучше…

Он начал нетерпеливо снимать с себя одежду, бросая ее прямо на пол. Раздевшись, он позволил Алекс оглядеть себя с ног до головы. Макс был плотного сложения, мускулистый, с широкими плечами, с сильной грудью, поросшей мягкими волнистыми волосами, с длинными ногами.

– А тебя бы лепил Донателло…

Ей хотелось встать на колени и поклониться ему, но Макс взял ее за руку и притянул к себе. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу – грудь к груди, ноги к ногам, и Алекс ощущала, как тверда и нетерпелива его плоть.

Он начал целовать ее.

Алекс открыла глаза, зевнула, потянулась сладко, как никогда прежде. «Как кошка, – подумала она, еще не проснувшись толком, – такая же расслабленная». И в то же время она ощущала, какой полной жизнью живет каждая клеточка ее тела. «Теперь я знаю, что такое быть живой. Макс посвятил ее в плотские радости. Радости! Нет, это гораздо больше. Это экстаз! Я читала об этом, но на самом деле понятия ни о чем не имела. Даже отдаленно…» Она провела ладонью по телу, которое вызвало такое восхищение у Макса. Он пробудил в ней совершенно новое ощущение – своими руками, губами, всем своим телом, которое проникло в нее и сотворило новую Алекс. «И до чего же это необычно – ощущать его проникновение в себя, и как все интересно устроено: твое тело оказывается замечательно устроено для того, чтобы принять в себя другое тело». Алекс не просто принимала Макса, она поглощала его в себе. «Нет, это не мужчины обладают нами – как принято считать. Это мы обладаем ими, позволяя войти в себя. Неудивительно, что их пугает та власть, которую мы имеем над ними. Неудивительно, что они бьются за то, чтобы ограничить ее. Почему же я не понимала этого прежде? – удивилась она и засмеялась. – А почему я вообще не понимала столь многих вещей? Например, что я, оказывается, – страстная натура». «Боже! – пробормотал Макс, упав рядом с ней, его грудь вздымалась, как и ее. Дыхание было прерывистым. – Ты и в самом деле страшно быстро учишься всему».