Сьюзен Льюис - Танцуй, пока можешь

С того самого дня, когда я впервые увидела ее, я почему-то всегда была твердо уверена, что однажды мне придется ее убить. Возможно, это было своего рода предвидение, хотя я никогда не замечала за собой подобных способностей. Да и в тот день у меня абсолютно не возникло никаких ярких мысленных образов. Единственное, что я ощущала, – это непреодолимую потребность защитить себя.

Элизабет Соррилл. Природа наделила ее красотой, о которой могла только мечтать любая женщина, и я в том числе. Она принесла в наш дом смех и любовь, хотя сама все время страдала от непоправимой потери – потери любви, которая не хотела умирать и от которой она сама ни за что не хотела отказываться.

Но какое право имела она на эту любовь? Я тоже женщина. Я изведала и любовь, и горечь утрат. Но разве я заставляла из-за этого непрерывно мучиться близких мне людей?

Правда, теперь я понимаю, что никогда не знала ничего похожего на то чувство, которое связывало Элизабет и Александра. Их любовь не только перешагнула через сословные предрассудки, она выдержала испытание годами разлуки, взаимными обидами и даже постоянным чувством вины, которое уже само по себе способно уничтожить всякую менее сильную привязанность. Завидовала ли я Элизабет? Нет, я жалела ее. За любовь такой силы и глубины приходится платить и соответствующую цену. И я буду лишь одной из тех, кто потребует свою часть долга. У меня нет никаких угрызений совести. В конце концов, почему она должна иметь все? Что значат ее страдания в сравнении с моими? Мой брат подарил ей целый мир. Но ведь это был и мой мир тоже. Мне пришлось лгать, хитрить и даже убивать, чтобы вернуть принадлежащее мне по праву. И все это время моим настоящим, невидимым врагом был не Александр и даже не Элизабет, а их любовь.

Ну почему это чувство оказалось таким всепобеждающим?

Я прислоняю голову к стене. Вокруг царит непроглядная тьма и такое зловоние, что от него перехватывает дыхание. И вдруг в почти мертвой тишине я слышу собственный смех. Этот смех полон горькой иронии. Ведь если бы хоть кто-нибудь, вот сейчас, в самом конце, смог ответить мне на один-единственный, главный вопрос, он бы тем самым вручил мне ключи от жизни.

Хотя, конечно, на самом деле этими ключами обладали только двое – Элизабет и Александр.

– Школьник?! Ты хочешь сказать, что влюблена в школьника?!

Увидев выражение лица Дженис, я тотчас же пожалела о том, что вообще завела этот разговор.

– Я не говорила, что влюблена в него, я только сказала…

– Я прекрасно слышала то, что ты сказала. Ты сказала, что все время думаешь о нем. Правда, об этом я и сама давно могла догадаться по твоей хандре. Но школьник! Элизабет, ты вообще отдаешь себе отчет в том, что делаешь и к каким последствиям это может привести?

– Начнем с того, что я ничего не делаю. А вот ты, как всегда, делаешь из мухи слона.

– Наверное, ты просто слишком долго проторчала в этой школе, и у тебя помутился рассудок. Господи, я бы еще могла понять, будь это кто-то из преподавателей. Но мальчик! – Если бы ты его увидела, то вряд ли назвала мальчиком.

– Ну ладно. И сколько же ему лет? Пятнадцать? Шестнадцать?

– Почти семнадцать.

– А тебе двадцать один. Кроме того, сейчас на дворе уже 1964 год, и ты одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо встречала в своей жизни. Элизабет, тебе необходимо уехать из этой школы. И немедленно. Младшая кастелянша в закрытой школе для мальчиков! Господи, как тебя вообще могло занести в такое место. Я лично этого никогда не понимала. Итак, что же между вами произошло? Вы не…

– Конечно, нет. Мы лишь однажды танцевали на вечере, только и всего.

– Танцевали! И теперь я вынуждена терпеть твою хандру лишь из-за того, что ты танцевала со школьником? Ну нет, Элизабет Соррилл, с этим надо кончать! Придется мне найти тебе мужчину. И поскорее.

Дженис всегда любила всевозможные «и поскорее, и немедленно», но почему-то именно в тот раз меня раздражала эта ее привычка. Я приехала к ней на летние каникулы, в ту самую комнату в Путни, которую мы снимали вместе, когда я, как и она, работала медсестрой в мидфордской больнице. Правда, я проработала там всего несколько месяцев – до тех пор, пока не открылась вакансия младшей кастелянши в фокстонской закрытой школе для мальчиков, на западе Англии. Я солгала насчет своего возраста, взяла необходимые рекомендации и отправилась в Фокстон. До, сих пор не совсем понимаю, зачем я тогда это сделала. Разве что такая работа казалась мне своего рода вызовом и, кроме того, мне никогда особо не нравилось жить в Лондоне. Я себя чувствовала там неуютно. G тех пор прошло полгода.

– Я не поняла, ты хочешь найти мужчину или нет? – прервала мои размышления Дженис, заметив, что я не собираюсь ничего ей отвечать.

– Послушай, мне не нравится, как ты это говоришь, а кроме того, я не хочу искать никакого мужчину.

– Элизабет! Да пойми же ты наконец, что эти отношения совершенно лишены будущего и не приведут ни к чему, кроме целой кучи неприятностей.

– Прекрати заниматься морализаторством. Мы всего лишь один раз танцевали. Да, он мне нравится. Он…

– Избавь меня, пожалуйста, от рассказов о том, какой он высокий, темноволосый, красивый и какая у него замечательная улыбка.

– Он действительно высокий, темноволосый и красивый. Что же касается улыбки, то один зуб у него немного искривлен. А сказать я собиралась лишь то, что благодаря ему я почувствовала себя в школе как дома. И можешь мне поверить, это было совсем непросто. Теперь же у меня гораздо больше развлечений, чем было в то время, когда мы веселились в забегаловках на Кингз-роуд. Я счастлива, Дженис. Я чувствую, что я там на своем месте, и это полностью его заслуга.

– Его заслуга? – По голосу Дженис я поняла, что сейчас последует одно из ее «и поскорее». – Элизабет, да ты вообще осознаешь, какое воздействие оказываешь на окружающих? Судя по всему, нет. Впрочем, ты этого и никогда не осознавала. Посмотри на себя! У тебя есть все, о чем другие могут только мечтать, – потрясающая фигура, чувственность, сексапильность. Стоит тебе только где-нибудь появиться, как с мужчинами что-то происходит. Господи, да ты ведь….

– Дженис…

– С тобой рядом любой человек начинает чувствовать себя особенным, необычным. Даже чертово солнце выходит из-за туч, когда ты смеешься. Причем я говорю не только о мужчинах, но и о женщинах тоже. И я могу лишь догадываться о том, что испытывают эти бедняги, запертые в своей школе. Попытайся посмотреть на себя их глазами. В один прекрасный день в их жизнь входишь ты. Ты совсем не такая, как они, – двигаешься по-другому, говоришь по-другому, никто о тебе ничего не знает. Ты для них загадка…