Александр Минчин - Юджиния

Они летали в центральную часть Китая для встреч, консультаций, консилиумов, потом возвращались на Тибет.

Александр пытался вспомнить и высвободить из цепкого плена памяти, что происходило со свободолюбивыми тибетцами во времена китайского, татарского и монгольского владычества, но понимал, что сейчас это совсем не важно, и не вспоминал.

Чудеса, но в какие-то дни Юджинии действительно становилось лучше; она даже вставала и пыталась приготовить Александру чай в тех жилищах, где они находились. Еще месяц они провели в горах с ламами и ламаитами — среди разряженного воздуха, где ему было трудно дышать, но у Юджинии исчезла бледность на щеках.

Ее заговаривали…

В кровь шептали секретные слова, которые должны были…

Наблюдатель впервые в жизни не пытался понять или разобраться. Он лишь молил богов всех религий и времен, чтоб ее спасли. Ее — спасли.

Юджиния думала только о нем и жила им, беспрекословно подчиняясь всему тому, что он решал необходимым делать с нею. Конечно, у него были высшие советники, знающие старейшины, которых она никогда не видела. Да и зачем: деньги покупают в этом мире все.

Была назначена аудиенция с самим Далай-Ламой, но они неожиданно срочно вылетели в Индию, на встречу с буддийским жрецом. Почти на самом юге материка, в городе Мадрас, произошла таинственная встреча с жрецом, доступ к которому имели считанные единицы.

В мрачном подземелье храма, где жил и пребывал инок, горели тусклые свечи и стоял необыкновенный запах. Александра попросили оставить их с Юджинией вдвоем. Встречи продолжались последующие десять дней, и время аудиенций растягивалось — до десяти часов.

Александр сидел, бессмысленно уставившись в каменную стену склепа, и не думал ни о чем.

Юджиния начала проходить серию индийских гипнозов и пребывала в странном, отрешенном состоянии.

К концу гипнотической недели прилетел мистер Нилл и привез Александру чемоданчик с зелеными купюрами. В металлическом саквояжике находился миллион. Места, которые собирались посетить Александр и Юджиния, не имели банков. Отелей, почт, телефонов, как и вообще — никакой современной цивилизации.

Две недели ею занимался какой-то индус-отшельник, пытаясь заговорить белокровие. Шло время. Она сгорала. Она угасала на глазах.

В Индии было исчерпано все возможное, и они перелетели — сначала на Тайвань, потом в Таиланд, Малайзию и даже Индонезию. После чего — на острова Явы, Борнео, потом в Бирму, Бутан, Цейлон. Где определенные сорта чая лечили кровь. Там Юджиния увлеклась составлением букетов цейлонских чаев и угощала из своих рук — в пиале — Александра.

Ах, как все было бы просто, если б ей можно было перелить кровь Александра. Без белых телец и белых клеток. Ну почему в мире никогда ничего не бывает просто.

В конце утомительного вояжа они снова вернулись в Китай, на Тибет. Она начала пить опять растворы и настойки из горных кореньев и трав.

Тибетская медицина, китайская медицина: все было поздно, он не успевал — трагедия обгоняла его. Почему так трагична жизнь? Что есть трагедия — несовпадение желания с действительностью. Он хотел, чтоб она жила, но она медленно сгорала.

Мистер Нилл попросил привезти Юджинию домой. На прощание они посетили святую реку, в которой омыли свои лица и руки.

Пораженным, проигравшим, непобедителем возвращался человек, носивший имя великих победителей, домой.

Он смотрел на нее, лежащую в их спальне. Он пытался увидеть сквозь тонкую кожу тельца, которые не захватывали и не перемалывали бактерии и другие инородные тела, разрушающие ее иммунитет, У нее начиналась пневмония. Она горела, она сгорала на глазах. Приближалась финальная стадия…

Доктор Мортон успокаивал его по телефону:

— Вы и так выиграли ей три или четыре месяца. Пока… По моим грустным подсчетам, все должно было кончиться раньше.

— Даже с облучением?..

— Даже с облучением.

— Я хочу, чтобы вы прилетели и обследовали ее — еще раз. Возможно…

— Я буду завтра. К вечеру.

— Вас встретят… — Александр безвольно опустил трубку. Не сознавая, что даже тридцать три доктора Мортона не спасут его Юджинии. Его единственную, прекрасную, ни на кого не похожую Юджинию.

Он пошел ночью в подземный тир и стал стрелять, как безумный — в жизнь.

С утра Клуиз предложила ему чай, зная, что от завтрака он откажется. Сразу же вся семья собралась у ее постели. Юджиния пыталась улыбаться. Но лицо становилось высохшей маской. Он смочил ей губы кусочком ваты с апельсиновым соком и заставил принять противовоспалительные лекарства.

— Я хочу поговорить с папой, — слабо сказала она. Мистер Нилл встрепенулся и взял дочь за руку.

В его глазах застыло невероятное отчаяние.

Юджинию не волновало в мире больше ничего, кроме одного.

Юджиния:

— Папа, помоги ему, он очень талантливый. Но меня не будет, чтобы ему помочь. А ему нужна наша поддержка.

Мистер Нилл был невменяем. Он понимал только, что сначала потерял единственную женщину, которую во всем мире безумно любил (но так и не простил), а теперь теряет свою — их — дочь, больше которой никого не любил никогда в целом мире.

Слезы текли из глаз совершенно седого джентльмена и, срываясь, падали на ткань брюк.

— Папа… — шептала она.

Все оставшиеся дни — Бог знал, сколько их оставалось, — Александр провел около нее. С ней. Иногда сидя в кабинете — все пытаясь что-то извлечь из мудрых книг, никак не желая сдаваться. Она то спала, то бредила, то находилась в бессознательном состоянии.

Александр не спал дни и ночи в поисках выхода, в раздумьях.

Он никогда не видел такой бледности на ее щеках, таких уставших глаз, глубоко потрескавшихся губ. Наклонившись, он шептал ей в ухо:

— Не сдавайся… не сдавайся, любовь моя, я не смогу без тебя.

Он знал, что теперь его самая главная книга, которую он станет писать — всю свою оставшуюся жизнь, — будет «Юджиния». Исповедь.

К ночи наступило кратковременное улучшение. Она слабо, но понятно протянула к нему руку.

Он разделся, как на эшафот. И помог ей снять батистовую сорочку. Он знал, что это их последняя любовь. Бережно, словно хрупкий сосуд, заключил он ее в свои объятия. Ее губы дрогнули и беззвучно приникли к шее Александра. Уменьшившиеся соски затрепетали под его губами. Слабые объятия пытались удержаться за его плечи. А тело Юджинии силилось прильнуть к его телу, как это бывало раньше и как осталось в памяти, когда оно было здоровым и безумно его желающим.

Он вскользнул в глубину, не опускаясь на ее лоно, перемешав губы в поцелуе, ощущая языки, — и так они поплыли, поплыли, поплыли… за далекие горизонты. Слившись — как лодка и море…

Крик последнего восторга приглушенно вырвался из ее горла. Вскрик, который он будет помнить всегда. Всю жизнь.