Кэтрин Стоун - Радуга

— Твой младший братик? До чего же, наверное, тебе трудно приходится, Алекса. По-моему, нет ни малейшей надежды на то, что этот гадкий утенок когда-нибудь превратится в лебедя.

Готовая наброситься на обидчицу, задушить ее, Алекса вдруг почувствовала, как рядом с ней, глубоко задетая за живое, мучительно задрожала Кэтрин. Старшая сестра вдруг ощутила приступ душевной боли, увидев в прекрасных синих глазах девочки слезы боли и унижения. Слезы в глазах Кэтрин! Кэтрин, которая никогда не плакала! Кэтрин, которая, казалось, не чувствовала боли! Кэтрин, которой Алекса сама когда-то хотела причинить боль…

Теперь сестренке было больно, и сердце Алексы разрывалось от сострадания. И как только она могла когда-то желать зла маленькой Кэт, так безрассудно и так отважно вставшей на защиту старшей сестры?

«Господи, только бы ты не узнала, как я ненавидела тебя! Пожалуйста, никогда не вспоминай, что я пыталась причинить тебе боль. Умоляю, забудь и прости меня… снова», — кричало сердце Алексы.

Ласково обняв сестру, чего она не делала десять лет, Алекса Почувствовала, как та все еще испуганно дрожит, крепче обняла Кэтрин и ласково прошептала:

— Не бойся, Кэт, мы уже уходим. Ты слишком хороша, чтобы находиться рядом с этими низменными людишками.

Сестры сели в машину и, глядя друг другу в глаза, впервые в жизни заговорили по душам.

— То, что она сказала, Кэт, — не правда, — спокойно начала Алекса.

— Я знаю, но как она вообще смеет говорить такое о тебе?

— Что? — слегка опешила Алекса. — Я имела в виду, не правдой было то, что она сказала о тебе. Ну ни словечка правды, поверь. Прежде всего я очень горжусь тем, что ты моя младшая сестра. А во-вторых, никто в мире никогда — ни на минуту — не сомневался в том, что ты девочка, а не мальчик. И в-третьих, нет также никаких, ну ни малейших сомнений в том, что ты очень красивая.

Алекса и в самом деле не сомневалась в том, что Кэтрин — очень красивая девочка. Правда, волосы у нее были подстрижены, может быть, несколько коротковато и были похожи на блестящую бархатную шапочку, но этот своеобразный стиль только подчеркивал и без того огромные голубые глаза Кэт. И если честно сказать, то сестренка была немного полновата, но, по мнению Алексы, легкая, женственная полнота была привлекательной и свидетельствовала о замечательном здоровье.

Жизнь Кэтрин — в музыке. Девочка скорее всего до настоящей минуты никогда и не задумывалась о своей внешности, пока жестокие слова Хилари не натолкнули ее на подобные размышления. И тем не менее истина заключалась в том, что Кэт действительно была очень красивой девочкой. Когда-нибудь ее сестренка непременно станет очень красивой женщиной.

— О нет, Алекса, это ты самая настоящая красавица! — отозвалась Кэт, и в голосе ее звучала искренняя гордость за старшую сестру.

— Хорошо, в таком случае мы с тобой обе красавицы. Все, что Хилари сказала о тебе, Кэт, — вранье, и все, что она сказала обо мне, тоже вранье.

Алексу терзала мысль о том, знает ли ее невинная маленькая сестра значение слова «шлюха», и надеялась, что нет. Достаточно было и слова «нищенка». И то и другое, разумеется, было сущим измышлением. Правда, Тейлор не была уже девственницей (после одной полнолунной летней ночи на кукурузном поле, в Канзасе, когда ей было шестнадцать), но, кружа головы парням из «Баллинджер», Алекса ни с одним из них не переспала. Она очаровывала ребят столь искусно, что ее нельзя было обвинить даже во флирте.

— Я знаю, что все это вранье — сказала Кэт, после чего, закрыв тему Хилари Баллинджер, набралась мужества, чтобы спросить сестру о более важном:

— Ты называешь меня Кэт [8]?

— Да, такое я тебе дала прозвище, — призналась Алекса и тут же пояснила:

— Это просто твои инициалы — К.А.Т., а мои — А.К.Т. Мама и папа, давая нам имена, наверное, уже, чувствовали, что я буду актрисой, а ты — милым домашним котенком.

Алекса вспомнила бесконечные бессонные ночи, которые провела за все прошедшие годы, терзаясь мыслью о том, как могла бы измениться жизнь старшей из дочерей Тейлор, если бы ее звали не Александра Кэтрин, а Кэтрин Александра. Будь она К.А.Т., возможно, и ей достался бы волшебный дар музыканта, столь лелеемый родителями.

— Кэт, — прошептала Кэтрин, глаза которой светились счастьем от того, что у Алексы для нее было специально придуманное имя, и уже только от одного того, что Алекса вообще думает о ней.

— Тебе нравится?

— О да, Алекса!

Между собой Джейн и Александр считали, что малышка совсем не похожа на котенка. Это домашнее имя скорее бы подошло стройненькой Алексе с ее удивительной кошачьей грацией и хитроватыми изумрудными глазами. И все же они с удовольствием приняли его, поскольку это имя нравилось самой Кэт и потому что за время их отсутствия в отношениях сестер произошла некая чудесная метаморфоза. Как долго родителям пришлось ждать того счастливого момента, когда их любимые дочери станут настоящими подругами!

До отъезда Алексы в Нью-Йорк — а остальному семейству Тейлоров до возвращения в Топику оставалось каких-то шесть недель — сестры старались как можно чаще быть вместе. То было хрупкое начало, робкое знакомство прежде чужих людей, которых тянуло друг к другу нечто большее, нежели сердечное желание стать друзьями.

Алекса приглашала Кэт в свою спальню, та усаживалась на кровать, а старшая сестра ходила по комнате и болтала, болтала… ни о чем, а Кэт внимательно слушала, совершенно загипнотизированная легкостью ее изящной речи, наполненной умными, интересными словами. Только в редких случаях Кэт отбрасывала свою застенчивость, и тогда Алекса открывала в младшей сестре поразительную способность выражать свои мысли живо и непосредственно, со спокойной открытостью и… удивительной для ее возраста мудростью.

— Мне кажется, мы должны простить Хилари, — предложила Кэт за неделю до окончания школьных занятий.

— Ты шутишь! — усмехнулась Алекса, глядя в ее сапфировые глаза. — Ни в коем случае, Кэт. Никогда!

— Алекса, мы должны ее пожалеть.

— Что ты сказала?

— Да. Пожалеть за то, что она такая жестокая и поэтому, наверное, очень несчастная.

Алекса уставилась на Кэт, ища в ее серьезном взгляде доказательство того, что сестра говорит о ней, прощает ее, а не Хилари. Но Алексе не удалось заметить скрытого намека в честных синих глазах. На мгновение даже подумала, не следует ли ей самой исповедоваться: «Ты права, Кэт. Хилари, должно быть, очень несчастна, раз она так жестока. Я ведь тоже горько страдала из-за своей жестокости по отношению к тебе. Понимаешь, мы с Хилари одинаковые. Нам нужно, чтобы нас обожали и нами восхищались. Но из темных уголков наших душ выползают ужасные призраки, готовые сожрать тех, кто угрожает нашему честолюбию».