Салли Боумен - Темный ангел

– Не шевелись! – приказал Мальчик, и камера зажурчала.

– Какой день! Какой день! Какой день! – заорал Окленд, когда экспозиция наконец кончилась и он бросился на землю, во весь рост вытянувшись на траве.

Фредди и Мальчик наблюдали за ним, когда он лежал лицом к небу, раскинув руки, с восторженным выражением лица.

Фредди ухмыльнулся. Мальчик, складывавший свой треножник, уставился на Окленда. По его мнению, у Окленда слишком быстро меняется настроение. Он то воспаряет к небесам, то падает в преисподнюю, слишком легко переходит от возвышенного к низменному.

– Ох, ради Бога, Окленд, – сказал он, беря сложенный штатив под мышку. – Стоит ли тебе быть таким экстравагантным?

– Не то, – ответил Окленд, даже не глядя в сторону брата. – Не то, не то, не то! Я вовсе не экстравагантный; я… непоколебимый. – Он произнес это слово, обращаясь то ли к братьям, то ли к небу, то ли к себе самому.

Ответом Фредди был дружеский тычок; Мальчик отреагировал, собравшись уходить. Миновав площадку, он на самом краю оглянулся. Окленд по-прежнему не шевелился; он лежал на спине и смотрел на солнце, но выражение лица у него изменилось, стало строгим и серьезным.

Мальчик сделал много других фотографий в тот решающий день.

Вот на одной из них изображена гостья дома, миссис Хьюард-Вест, в свое время любовница короля. Она выходит из машины. Вся в мехах, в огромной шляпе с вуалью, которую надевали во время таких поездок, но сейчас она ее приподняла. Рядом еще одна гостья – Джейн Канингхэм. «Дурнушка Джейн», как ее грубовато называли в то время. Одна из самых богатых наследниц своего времени. Джейн, чей давно овдовевший отец владел соседними поместьями в Уилтшире, с раннего детства была знакома с семьей Кавендишей. На этот уик-энд ее пригласили специально: Дентон планирует выдать ее замуж за своего старшего сына, Мальчика.

Джейн, одетая в незамысловатый костюмчик для прогулок, стоит рядом с Оклендом, не сводя с него взгляда. У Джейн умное лицо, и сейчас, поскольку наши представления о красоте решительно изменились, ее бы не назвали дурнушкой. Она явно растеряна и погружена в свои мысли, а недовольный Окленд смотрит в другую сторону.

Следующий снимок – группа прислуги, выстроившаяся в несколько рядов перед домиком для слуг, словно на школьном снимке. Сколько терпения потребовалось от Мальчика! В заднем ряду с краю стоит девочка по имени Дженна.

Тогда Дженне Куртис было шестнадцать, и она служила в Винтеркомбе уже два года, тут работали ее отец и мать, к тому времени оба покойные. За прошедшие два года Дженна заметно продвинулась и сейчас была горничной на этаже. Во время этого приема ей пришлось взять на себя новую роль: личная горничная Джейн Канингхэм заболела, и Дженну приставили обслуживать гостью. Сегодня ей уже пришлось распаковывать наряды Джейн, гладить их и развешивать. Именно она помогала Джейн уложить волосы в прическу к большому обеду и справилась со своей задачей с таким тактом, умением и терпением, что Джейн, будучи застенчивой по натуре – она легко тушевалась перед слишком напористыми горничными, – в самом деле запомнит Дженну и захочет через несколько лет обеспечить ее замужество. Это станет ошибкой.

Шестнадцатилетняя Дженна довольно хорошенькая. По современным стандартам, она пухленькая. У нее округлые мягкие формы, как у голубка, широко расставленные темные спокойные глаза. Приятная девочка, хотя форма у нее поношенная, а чепчик ей явно не подходит.

«Моя Дженна», – подумала я, впервые увидев этот снимок. На нем не узнать ту Дженну, которую я помню. Но тогда та Дженна, которая описана в блокнотах, тоже была другой. Слова и изображения: и то и другое я разложила бок о бок и задумалась.

Еще одна, последняя, фотография. У Мальчика, похоже, был свой замысел, которым он ни с кем не делился. Предполагалось, что он отснимет каждую комнату в Винтеркомбе, соберет снимки в альбом и преподнесет его Дентону. Подарок должен заставить отца смягчиться, думал Мальчик, отец убедится, что от «Видекса» можно получить какую-то пользу, ибо Дентон откровенно восхищался своим домом. Особенно он гордился той комнатой, в которой сейчас находился Мальчик. Дентон, не краснея, называл ее Королевской спальней. Все остальные спальни также имели собственные имена: Синяя комната, Красная комната, Комната Жимолости, но отец редко называл их так. Тем не менее о Королевской спальне он упоминал при каждой возможности, особенно в разговоре с гостями, которые впервые оказывались в Винтеркомбе.

Это было единственным способом сообщить им, если они еще не знали, что в доме Дентона останавливались особы королевской крови, что осеняло Дентона, патриота, монархиста и сноба, тем ореолом, которого он жаждал. Затем он мог потчевать гостей историями, от которых домашние приходили в ужас: какие изящные комплименты отпускал король Эдуард по поводу его меткой стрельбы, о планировке дома, о водопроводной системе и о проявленной Дентоном проницательности, с которой он выбрал в жены такую красотку, как Гвен.

Дентон будет рассказывать об исключительно хорошем настроении короля во время его пребывания в Винтеркомбе – темперамент короля, как хорошо было известно, отличался непостоянством; он отнесет его состояние на счет великолепной атмосферы в Винтеркомбе, которой не было равных во всей Англии. Дентон упомянет великодушное приглашение короля поохотиться с ним в Сандрингхэме, обойдя молчанием тот факт, что это приглашение так никогда и не материализовалось.

Затем он, не обращая внимания на нахмурившуюся Гвен – будучи американкой, она считала, что прославление монархии просто занудно, – Дентон при случае отведет гостей наверх, чтобы они могли лично обозреть спальню, в которой спал король.

Он войдет в заставленную мебелью комнату, которая сохраняется в первозданном виде. Он похлопает по толстеньким, как у беременных, животикам красных бархатных кресел, разгладит складки пурпурного покрывала, нежно приласкает взглядом спинку четырехспальной кровати. В ожидании визита короля вся комната была заново обставлена, не считаясь с расходами, в ванной, сзади примыкающей к ней, было поставлено новейшее немецкое оборудование, но кровать, созданная по эскизу Дентона, была предметом его особой гордости и обожания. Она была столь велика, что сельский плотник возводил ее прямо в комнате. Подниматься к ней приходилось по ступенькам. У ее изголовья был балдахин, украшенный королевскими регалиями, а в ногах сплетались херувимы. Матрац ручной работы, набитый конским волосом и отборнейшей шерстью, был восемнадцати дюймов в толщину. Дентон, демонстрируя его неповторимую упругость, тыкал в него. Тем не менее он позволял себе этот жест с известным почтением, ибо для Дентона эта спальня была святилищем. Порой Дентон позволял себе порассуждать, какие тайны могла узнать эта спальня: во время визита в Винтеркомб король находил утешение в объятиях не своей жены, но любовницы. Дентон думал об этом без злорадства, он никогда не терял уважения к особам королевской крови. В силу вышеупомянутых причин, Королевской спальней не пользовались в течение пяти лет.