Натали Фокс - Ты будешь страдать, дорогая

— Ты не поедешь! Об этом не может быть и речи! — кричала Исобель Соумс. — Я категорически запрещаю!

Джемма не забудет эти слова до конца своих дней. То, что за ними последовало, разрушило весь ее мир. Еще одно потрясение, второе за прошедшие несколько месяцев. Двадцать шестой год ее жизни, похоже, станет для нее роковым.

Даже сейчас, невидящим взором уставившись в окно отеля «Тропикана» в центре раскаленного Каракаса, она не могла решить, что оказалось тяжелее: потерять Фелипе, своего единственного любимого, или же узнать, что человек, которого она всю жизнь звала «папочкой», вовсе не был ее отцом!

— Мама, — для проформы возражала Джемма, — все уже решено, билеты на руках. Я приняла этот заказ и намерена его выполнить…

— Будут и другие заказы! Ты талантливый художник и вправе сама выбирать себе клиентов. Я не хочу, чтобы ты ехала в Венесуэлу!

Это был обычный еженедельный визит Джеммы к матери, в их домик в Суррее. Здесь ее всегда ждали теплый прием и свеженькие сплетни из мира искусства. Всегда, но только не в этот раз.

Известие о том, что Джемму пригласили написать портрет одного из венесуэльских нефтяных магнатов, вовсе не наполнило, как ожидалось, восторгом сердце ее матери. Совсем наоборот — Исобель сначала окаменела от ужаса, а затем последовал взрыв ярости.

Джемма, потрясенная не меньше матери, не сводила с нее изумленных глаз, пока та мерила шагами гостиную. До сих пор мама никогда не вставала на ее пути. Напротив, она была счастлива, что дочь унаследовала ее талант художника. Правда, их деятельность, если выразиться высоким слогом, касалась разных сфер искусства. Исобель последние два десятилетия прочно занимала первое место среди дизайнеров интерьера, в то время как Джемма нашла свое призвание в портретной живописи. Люди интересовали ее куда больше, чем те безделушки, которыми они себя окружали. Но никогда прежде это не вызывало никаких возражений со стороны матери.

— Ведь Южная Америка для меня как бы другая планета… — начала было Джемма.

— Дело не в Южной Америке! — оборвала ее Исобель, обхватив себя за плечи с такой силой, что ярко накрашенные ногти впились в тело под тонким шелком блузки. В следующее мгновение она как-то вся обмякла и, когда повернулась к Джемме, выглядела странно постаревшей. Нет, она была по-прежнему хороша, изысканна, с классически точеными чертами лица, неподвластными времени. Темные волосы, слегка подкрашенные, чтобы скрыть серебро на висках, собраны на затылке в тугой шелковистый пучок. Глаза — вот что внезапно выдало ее возраст, подумала Джемма. Всегда такие лучистые, такие бездонно-карие, как и у дочери, сейчас они были затуманены болью. — Дело не в стране, Джемма, дорогая, дело в самом человеке, — вырвался у нее хриплый стон.

— В человеке? Агустйн Дельгадо де Навас — один из богатейших людей в Южной Америке! Что тебе в нем не подошло? — поразилась Джемма.

Молчание, которое повисло в комнате перед ответом матери, Джемма запомнит навсегда. Тот кошмарный, ноющий миг, когда взвешивались все «за» и «против» и принималось решение — говорить правду или нет.

— Он твой отец. — Это заявление, произнесенное ровным тоном, будто громом поразило Джемму. Несколько чудовищных слов разрывали ее сердце, и так достаточно истерзанное за последние несколько месяцев.

«Он твой отец…» — эхом звучали и звучали эти слова в ушах Джеммы. Они пульсировали в ее сознании и сейчас, спустя недели, за тысячи километров от дома.

Джемма пересекла гостиничный номер и нервно щелкнула выключателем кондиционера. Потом налила себе из бара ледяной воды, отодвинула скользящую дверь на балкон — и на мгновение задохнулась, охваченная волной раскаленного воздуха. Джемма секунду помедлила, а потом опустилась в плетеное кресло и устало прикрыла глаза, не обращая внимания на уличный грохот гигантского мегаполиса, доносившийся до десятого этажа, на котором она находилась.

Проигнорировав все возражения матери, Джемма не отказалась от заказа и теперь томилась в ожидании своего провожатого, чтобы совершить последний перелет, совсем короткий по сравнению с тем расстоянием, которое она уже преодолела от аэропорта «Хитроу». Личный самолет нефтяного короля перенесет ее из Каракаса через горы, на равнины Лома-де-Гранде, в поместье «Вилла Верде», где она лицом к лицу встретится с человеком, который приходится ей отцом, но которому никогда об этом не узнать.

— Если ты настаиваешь на этой поездке, Джемма, то должна пообещать мне, что ни при каких обстоятельствах не откроешь тайны, — выдвинула ей условие мама.

— А кто я на самом деле? Соумс, Вильерс, де Навас? — с горечью парировала Джемма. — Почти двадцать шесть лет я называла себя Соумс, теперь же мне сообщают, что я — отпрыск какого-то сомнительного нефтяного туза…

— Ты — Соумс, — ровным тоном прервала ее Исобель. — И не смей об этом забывать. Питер тебя удочерил и считал своим ребенком. Он обожал тебя, заботился о тебе.

— Но он, оказывается, не был моим настоящим отцом, — прохрипела Джемма, не скрывая заблестевших на глазах слез. — Как ты могла обманывать меня? — Совершенно несчастная, она закусила губу и взглянула на мать. Если уж ей самой больно, то какие муки, должно быть, претерпевала мама! — Прости меня, — шепнула Джемма, сожалея, что своим выпадом принесла ей такие страдания. — Это тяжелый удар… Не могу поверить! Но я хочу знать все. Расскажи мне, мама.

Джемма молча выслушала рассказ. Его жестокая ирония поразила ее. То, что сообщила ей Исобель Соумс, оказалось почти точной копией ее собственного романа с Фелипе — за единственным исключением: Агустин оставил свою возлюбленную, не догадываясь о том, что она ждет от него ребенка. Фелипе же ничего не оставил Джемме, если не принимать во внимание разбитое сердце.

Может, это вообще свойственно латиноамериканским мужчинам — зажигать женщин страстью, а потом бросать их? И не странно ли, что они с матерью влюбились в мужчин одного типа?

Исобель Соумс не пожалела красок. История матери, до горького сарказма похожая на ее собственную, заставила Джемму разрыдаться.

— А ты рассказала бы мне, если бы папа был жив? — выдавила она наконец. Не зная, что Питер Соумс не был ее родным отцом, она оплакивала его смерть, когда ей было семнадцать. Но и правда не уменьшила ее любви к нему. Он был чудесным отцом.

— Нет, не рассказала бы, — честно призналась Исобель. — Твой отец любил тебя, и ты любила его. Я не видела необходимости что-либо менять. Детей у меня больше не могло быть… роды оказались очень тяжелыми… и… в общем, . Питер все равно любил меня.