Джойс Данвилл - Открытие сезона

– Кажется, ты забываешь, – ответил Майкл, большой, неуклюжий Майкл, забыв в тот момент свое последнее высказывание об искусстве, – что актерская игра служит в своей основе развлечению. Актер – не для того, чтобы инструктировать, он должен развлекать, а как можно развлекать людей, не обращая внимания на их реакцию? Это как на рыбалке: ты бросаешь наживку, смотришь, клюнет или нет, и если клюнет, то бросаешь еще.

Не думаю, что Майкл Фенвик хоть раз видел живую рыбу в своей жизни.

– Это ерунда, – сказал Дэвид, – Ты можешь так рассуждать о пантомиме или еще о чем-нибудь. Я же говорю об актерской игре. Должен заметить, у меня нет особого желания развлекать кого-то или донести до них пьесу, вот и все.

– Сразу видно, – парировал Майкл, – что ты не привык играть перед живой аудиторией. Всю свою жизнь ты провел перед камерами, в этом твоя проблема. Поэтому-то в эти трудные для театра дни люди, подобные Виндхэму Фаррару, продолжают приглашать всех известных звезд кино (он бросил красноречивый взгляд на Невиля) и телевидения и ожидают, что они покажут отличную игру на сцене так же легко. Сценическая игра – это искусство, утерянное искусство, оно было загублено всеми вами, уверенными, что это просто легкий способ заработать кучу денег.

– Что это ты имеешь в виду? – воинственно воскликнул Дэвид. – Где, ты думаешь, я начинал? Может, статистом на Би-би-си? Я переиграл почти во всех дурацких балаганах в этой чертовой стране, и прошло три года, прежде чем я увидел телестудию изнутри.

– Три года, – презрительно повторил за ним Майкл, сам игравший на сцене более двадцати лет. – Три года? Ты думаешь, можно чему-нибудь научиться за три года?

– Конечно, можно. Если у тебя есть мозги.

Я затаила дыхание: он намекал на то, что можно большему научиться за три года, чем иным людям за тридцать, и не могла вынести перспективу неминуемого скандала. А Дэвид продолжал:

– И то, чему я научился, это всегда, всегда оставаться самим собой. Играешь ли ты для пятидесяти человек в Олдхэме или для пяти миллионов, или для пятидесяти миллионов, тебе нечего предложить им, кроме самого себя. И к черту все эти модуляции, кривляние, высокомерие и всю эту слабоумную белиберду! Это лишь пустая трата времени, и выучиться этому можно за одну неделю в любом старом английском балагане.

Майкл был слишком зол, чтобы ответить незамедлительно, и вместо него вступил Джулиан, заговорив своим высоким, девичьим голосом:

– Почему это ты считаешь себя таким необыкновенным? В конце концов, публика платит за то, чтобы посмотреть пьесу, а не за то, чтобы увидеть Дэвида Эванса или…э – э… Лоренса Оливье.

– Может, они и платят не за Дэвида Эванса, – сказал Дэвид, проигнорировав сравнение, – но ведь его-то они и видят в пьесе, верно? А если я не могу верить в самого себя, не вижу, во что еще тогда верить. Не хочу всю свою жизнь прикрываться париками и гримом, я не верю, что актерское мастерство сродни имитации.

– Почему же ты пошел тогда в актеры? – спросил Майкл, набравший к тому моменту сил для продолжения. – Если тебе не интересны твои роли или люди, которые смотрят на твою игру, тогда зачем ты это делаешь?

– Для самого себя, – сказал Дэвид. – Чтобы разобраться в себе. С каждой новой ролью, которую я играю, я все больше узнаю о себе. И если люди платят, чтобы увидеть меня – это их дело.

И они продолжили свой беспредметный спор. Как я уже говорила, я все это уже слышала раньше, но тем не менее находила что-то трогательное и патетическое в утверждении Дэвидом своего замечательного «я». Бедный Дэвид, вечно пытающийся спрятать свою бесформенность за ограничивающими рамками, и боящийся, как я думаю, бесцельности собственной ожесточенности. Я наблюдала, пока он говорил: его красота заключается почти полностью в чудесной гармонии лба и глаз, и если я сосредоточу свою внимание на этой части его лица, во мне вполне может вспыхнуть былая страсть. Я предложила приготовить спагетти, поскольку был уже десятый час, и никто не съел ни крошки, не считая коктейльных крекеров на вечеринке. Дэвид казался удивленным и поблагодарил меня: он думал, что я нахожусь в своем обычном состоянии молчаливого бешенства. Я пошла в кухню нашинковать лук. Пока я его резала, я думала о спорах, которые слышала ребенком в доме отца: о Боге и церкви и об интерпретации любопытных грамматических конструкций в теологическом написании. Те споры, конечно, были четко сформулированными и детализированными, но меня всегда поражало, как это люди могут говорить так долго о составе Триединства? Мне было совершенно не ясно, что Бог – Один, а не несколько, не говоря уже о Трех. Подобные рассуждения и зародили мою любовь к точным фактам и спискам дат об Анжуйской империи. Я хотела узнать то, что можно было узнать. А теперь я оказалась в обществе, еще более далеком от фактов, чем мой отец. По крайней мере, Атанасиус и Ариус существовали, что само по себе интересно, даже несмотря на неизвестность того, зачем они существовали. А театр был огромной подделкой, созданный для фантазии и фантастики, а не для фактов. Мне казалось, он совершенно не соприкасается с реальностью, и тем не менее существует, как тот гардероб в моей спальне. И просто существует, но и обеспечивает меня хлебом с маслом, а также луком, чесноком и томатными консервами.

Я разложила спагетти по суповым тарелкам и искала Пармезан, [2]когда в дверях появилась Софи и предложила свою помощь. Вовремя явилась! Она была слегка навеселе и держалась рукой за стену. И все равно я не могла не отметить ее потрясающую красоту. Даже просто стоя в кухне, она наполняла ее своей энергией. Ее кожа, оттененная черным платьем, имела необыкновенный золотистый оттенок, словно персик; ее яркая внешность была сродни гамме цветной пленки «Техниколор». Посмотрев на меня, она сказала:

– Потрясающе мило с вашей стороны, Эмма, что вы устраиваете нам такой ужин.

– Да уж, – согласилась я, отрезая себе кусок сыра.

– Наверное, к вам всегда приходит уйма народу в гости?

– Время от времени.

– Знаете, я уверена, что видела вас раньше. Вы никогда не были актрисой?

– Нет, никогда.

– Разве вам не хочется выйти на сцену, слыша все время такие разговоры? Я бы обязательно так и сделала, будь я замужем за актером.

– Не могу сказать, что меня когда-нибудь особенно занимала мысль стать актрисой.

– Тогда где же я вас видела? Может, на какой-нибудь вечеринке?

– Возможно, – сказала я, ощущая необходимость доказать, что я не просто домохозяйка, на что она, очевидно, рассчитывала. – Возможно, вы видели мое фото где-нибудь. Я немного позировала для «Коронит».

– Не уверена, – мои слова достигли прямо ее маленького сияющего сердечка. – Я догадывалась по тому, как вы одеваетесь, что вы не простая женщина. Никогда не видела такой фантастической блузки, где вам удалось ее достать? А ваша шляпка? Я никого не видела в шляпах, мои знакомые их не носят.