Лорен Маккроссан - Ангел в эфире

– Только, судя по всему, на праздник я уже опоздал.

– Что? Коннор, ты все не так понял.

Перевожу взгляд с одного на другого и в растерянности опускаю глаза в пол, туда, где под моими ногами разверзается пропасть адских мук.

– Ха-ха. Слушай, я знаю, что со стороны это выглядит… э-э, странновато, Кон, только честно, ха-ха, это просто…

– А ведь Кери предупреждала, – резко обрывает он.

– Она тут еще причем?

– Говорила мне, что с тобой что-то нечисто, и даже сказала, что у нее имеются доказательства. А я еще не поверил: думал, ты на такое неспособна. А теперь собственными глазами во всем убедился.

– Хватит, Коннор, – хватаю его за руку. – Не в чем тебе убеждаться. Давай проходи: поговорим обо всем спокойно, а потом отпразднуем день рождения и…

– Ты его целовала?

Я чуть замертво не свалилась, услышав этот вопрос – так, бывает, мушка плюхнется в лобовое стекло спортивного автомобиля с турбоинжектором.

– Что-что?

– Ты его целовала?

Говорит он монотонно. Я смотрю на него, а лицо будто льдом сковало. Как парализованная стою, не в силах и слова вымолвить – да и что тут ответишь?

На секунду наши взгляды встретились, и Коннор все прочел в моих глазах – ведь он «зеркала моей души» изучает еще с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Ничего от него не утаишь.

– Кажется, мне пора, – говорит Дидье, как-то вдруг его голос потерял для моих ушей всякое благозвучие.

– Кажется, да, – холодно соглашается мой голубоглазый.

– Стой! – взвизгиваю я. – Не глупи.

– Ну, уж глупостью я бы точно это не назвал.

Коннор отступает на пару шагов, собираясь уходить, как вдруг в коридоре за его спиной появляется какой-то человек. На нем шляпа, и лица почти не видно за фотоаппаратом. В голове промелькнуло, что где-то я его уже видела, хотя не пойму где. Уж простите, я в эпицентре кризиса оказалась.

– Эй, что вы?.. – хотела, было, спросить, но Коннор меня перебивает:

– Ты его целовала?

– Я ухожу, – добавляет Дидье.

– Да, я его поцеловала, но это не…

Не успеваю я договорить, как меня ослепляет яркий свет. Зажмурившись, заслоняю лицо руками. Что это, я падаю? В ад проваливаюсь? Или кто-то вспышкой щелкнул? Открываю глаза, однако незнакомца и след простыл. Растерянно верчу головой.

– Что происходит? – жалобно всхлипываю я.

«Конец света в твоей интерпретации, – нетерпеливо подсказывает рассудок, – шевели мозгами».

Коннор протягивает мне какой-то конверт и поворачивается, чтобы уйти.

– Прощай, Энджел, – решительно заявляет он. – С днем рождения.

У меня с подбородка слезы капают, я их чувствую, слышу и собственные рыдания, а поделать ничего не могу.

– Коннор, милый, не уходи, пожалуйста, – кричу ему вслед. – Подожди!

Стою, не в силах оторвать взгляда от быстро удаляющейся спины человека, который не переносит конфликтов. Вот и теперь он старается как можно скорее скрыться от ссоры, удрав от ее виновницы. О Боже. Что я наделала?

Вдруг сердце екнуло – кто-то поднимается по лестнице, но едва родившаяся надежда мигом испаряется: не он.

– Доставка цветов. Букет для мисс Энджел Найтс, – говорит незнакомец.

– Да, это я. Хм-м…

Он сует мне в руки букетище размером с куст. Совершенно сбитая с толку, выглядываю из-за стены целлофана и целого облака щекочущей ноздри пыльцы.

– Прошу прощения, мадам, это должны были доставить вчера, только у нас вышла небольшая заминка, извините. – Он откашливается и обнажает целый ряд кривых зубов – От Коннора Маклина с любовью. Так что это ваше. Всего наилучшего.

И вот я стою, прижав к себе умопомрачительный букет, на плече лежит рука Дидье; из-под ног уходит мир, все рушится, и я с грохотом проваливаюсь в никуда, с треском ударяясь о самое дно небытия.

– С днем рождения, Энджел, – шепчу я и погружаюсь во мрак.

Если Мэрилин Монро жила, как свеча на ветру, то я эти несколько дней провела как спичка в эпицентре урагана. Все идет наперекосяк, летит кувырком, а я все не разберусь, как же так случилось. Как я сказала накануне ночью Дидье, жизнь у меня полосатая: плохое и хорошее в ней чередуются. Коннор не поленился прилететь из Лос-Анджелеса, чтобы в день рождения порадовать свою старушку, – радость, согласитесь. Но тут же случается и беда: легенда французской попсы открывает ему дверь в одном неглиже. Радость номер два: заголовки субботних газет пестрят моим именем, и благодаря нашему с Дидье интервью меня назвали выдающимся диджеем Глазго. Газеты поместили на удивление лестные фотографии с моей ослепительной улыбкой в тот памятный день. Однако тут же происходит беда, нет, катастрофа: в воскресенье ваша покорная слуга во всей красе блещет в заголовках бульварной прессы, охватывающей тиражом всю Шотландию: «Дидье Лафит затащил в постель известную ведущую одной из радиостанций Глазго». Не обошлось и без иллюстраций: довольно нелестный снимок, где мы с Дидье и Коннором глазеем друг на друга на пороге моего дома. Если статейка была так себе, то фотография – просто чудовищная. Бог знает, что за объектив этот парень ввернул в свой фотоаппарат, но мои голые ляжки сильно смахивают на кебаб на вертеле, а щеки так раздулись, что глаз не видно. Как я теперь на людях появлюсь? Впрочем, беда не приходит одна – но об этом чуть позже.

В субботу я открыла для себя еще одну истину: не все дни рождения проходят непременно радостно и весело, с тортами и шариками, пока виновница торжества купается в потоках безвозмездной любви. Говоря откровенно, мой нынешний юбилей – серьезная дата, между прочим, – смело можно поставить в один ряд с другими катастрофами моей жизни: когда я, например, впервые узнала, что отец мой – беспробудный пьяница, и когда мать нас покинула. Какая ирония судьбы: только вчера я вспоминала лучшие времена. Мой тридцатый день рождения прошел из рук вон плохо. Я заливалась слезами с тех самых пор, как за Коннором закрылась дверь, и плакала весь день напролет, пока моя голова не коснулась подушки. Думаю, я и во сне не прекращала плакать, поскольку с утра подушка была мокрая, как губка, а веки слиплись от слез.

Мег весь день из кожи вон лезла, чтобы хоть как-то меня развеселить.

Француз успел смотаться, когда подружка нагрянула ко мне с пакетом круассанов, семейной порцией «Нутеллы», парой подарков, которые у меня не было ни сил, ни желания распечатывать, и целой пачкой поздравительных открыток, которые валялись у дверей моей квартиры. А случилось это после того, как я позвонила подруге и промямлила: «М… М… Мэ-эг, я… – (хлюп) – Кон-н-н-нор меня бросил… – (хлюп) – Дидье… У-у-у… из-за поцелуя… Какой кошмар… Приди, пожалуйста». Она поняла.

Старушка Мег, наша извечная оптимистка. Если вдруг сообщат, что на нас падает метеорит и человечество в самом скором будущем превратится вместе с матушкой-Землей в пылающий шар, наша толстушка все равно будет надеяться на лучшее. Но как можно верить, что все образуется теперь, когда все испорчено дальше некуда, я не представляю.