Шейла Ранн - Цена любви

Я остановилась. Бежать бесполезно. Вопли носились в воздухе. От запаха крови Луиса меня замутило, пробрала дрожь.

— Прекрасный стиль, — не унимался ассистент. — А кто для вас делал голубую неоновую подсветку?

— Паола Бонинни…

«Говори о чем угодно, — приказала себе я, — только не поддавайся панике».

— По-настоящему стильная работа! Удивительно, что мне никогда не доводилось о ней слышать. Знаете, я частенько работаю в Италии, хорошо бы с ней познакомиться.

— Я тоже не знала ее прежде. Просто повезло.

Пришлось вслушаться в слова ассистента… чтобы закрепиться в настоящем. Окровавленный Луис преследовал меня. Я цеплялась за фразы своего собеседника, радуясь этой соломинке.

— Знаете, — добавил, подмигнув, мужчина, — никто и не предполагал, что вы способны создать столь динамичный, насыщенный действием фильм. Попасть в самую точку. Создать зловещую атмосферу. Но ведь вы всегда снимали картины о любви?

— Они не имели успеха…

«Держи себя в руках, говори о настоящем… Элизабет».

— Очень рад, что эта лента принесла вам славу.

Он помолчал.

— Если понадобится моя помощь, звоните. Вот мой телефон. Я много здесь работал и все тут знаю. К тому же, — он улыбнулся, — всегда готов поработать в Испании.

— Спасибо.

Я кивнула и пошла дальше, ощущая каждый свой шаг, считая трещины в мостовой. Кажется, паника угасла лишь через несколько миль.

В первые годы после возвращения в Америку, пытаясь забыть вопли Бетти, я знала, что они снова будут приходить ко мне, пока у меня не достанет смелости закончить тот последний день в Барселоне. Я медленно шагала по дороге, разрешая себе увидеть увозившую Луиса машину «скорой помощи» и уходящую со съемочной площадки Бетти…

Тот февраль выдался сырым и холодным. В длинном коричневом пальто с капюшоном, под которым можно было спрятать лицо, она несколько часов бродила по городу, считая трещины мостовой, громко всхлипывая. Посещала памятные места, сидела, разглядывая знакомые детали любимых зданий. Найдя скамейку на Рамблас напротив «Театро дел Лисео», села и принялась мысленно исполнять все свои танцы с Луисом. Она повторяла каждый любовный дуэт, все репетиции, пока они полностью не восстановились в памяти.

Сгущались сумерки, и праздная толпа стала прибывать к освещенному зданию старого оперного театра. Бетти, встав со скамейки, пошла по Рамблас к темнеющему порту. Переходя от одного корабля к другому, она настойчиво искала работу официантки на любом судне, плывущем в Штаты. Закутавшись в пальто, девушка наконец покинула Барселону; в руках у нее была маленькая, туго набитая сумочка. Все балетные туалеты и обувь пришлось оставить.

Путешествие в Америку казалось бесконечным, но это не имело значения. Ни время, ни место роли не играли. Дома, в Штатах, с ней явно что-то произойдет. Или не произойдет. По ночам Бетти без сна лежала в трюме рядом с корабельной прислугой; вдыхала жар судовых машин, слышала, как мыши гоняются за жуками по корабельному полу. Днем ее тошнило от запаха пищи, которую она подавала пассажирам, развлекавшимся наверху на свежем воздухе. Она радовалась, что болезнь затуманила ее сознание. Девушка постоянно слышала собственные вопли, терпела их. Должны же они когда-нибудь исчезнуть.

Через несколько часов я достигла центра Барселоны. Вопли Бетти наконец стихли, но внутритем не менее все пылало. Завтра надо стать самой собой. В полупустом ресторане по моему заказу принесли фирменное испанское блюдо и бутылку красного вина. Это поможет мне проспать двенадцать часов. Я съела и выпила абсолютно все, не ощущая вкуса, просто набивая желудок безопасным наркотиком. Завтра нельзя позволить себе демонстрировать личные чувства — делать это в мире кинобизнеса смертельно опасно. А еще опаснее испытывать боль, делающую меня уязвимой.

Ровно в десять в дверь гостиничного номера постучали.

— Senora, cafe у las flores, — произнес пожилой человек из бюро обслуживания, вкатив тележку с белоснежной салфеткой, на которой стояли кофейник с бодрящим испанским кофе и три вазочки с вытянутыми черными бутонами.

Я дала ему щедрые чаевые, закрыла дверь и ощутила терпкий восточный аромат. В тепле гостиничного номера бутоны стали стремительно превращаться в большие черные цветы. Я осторожно вынула записку, взяла один бархатный цветок, снова забралась в постель и прочитала:

«Дорогая Элизабет, добро пожаловать в Барселону. С нетерпением жду первой встречи с Вами сегодня в полдень в нашем офисе на Пасео де Грасиа. Если Вы свободны вечером, почту зачесть угостить обедом в ресторане отеля „Ритц“ самую талантливую женщину в Барселоне. Искренне Ваш Джордж Химинес, президент студии „Гойя и Химинес“.

Слишком красивые цветы в слишком красивой вазе и слишком красивая карточка настораживали. Исходя из голливудского опыта, я знала: нельзя позволять себе ни единого шага, а иногда и словесной реакции, не проанализировав предварительно мелочи. Каждый человек что-то скрывает — отнюдь не то, что лежит на поверхности.

Каллиграфический почерк, которым было написано приглашение, просто приводил в восторг. «Хм, Джордж, вы пытаетесь вызвать у меня растерянность?»

Ваша секретарша, не стесняясь своего британского акцента, сообщила, что вас не будет на сегодняшней встрече. «О нет! — выпалила она. — Встреча в Барселоне станет вашим предварительным знакомством с творческой группой. Конечно, он там не появится. Сеньор Химинес никогда не участвует в предварительных встречах. Наш главный босс занимается только важнейшими финансовыми вопросами. Сеньор проведет всю эту неделю в Афинах на заседании совета директоров».

«Джордж, заставить секретаршу солгать таким образом — дурной тон. Важно понять, чего вы хотели добиться. Обозначить свою власть? Зачем вам это?»

Вероятно, я слишком жаждала снять этот фильм из личных соображений, привлеченная возможностью поработать в Барселоне, и поэтому не столь тщательно, как обычно, проверила деловые моменты?

Вряд ли. Через знакомого в отделе инвестиций международного банка, имевшего филиал в Испании, я навела справки о деятельности студии «Гойя и Химинес» за последний год. Личное финансовое положение Химинеса оставалось исключительно прочным. Исследование, проведенное мною в Нью-Йорке, позволило узнать, что он также является главным финансовым администратором крупной международной холдинговой компании, которой и принадлежит киностудия. Пожалуй, для такого человека в порядке вещей прислать вместе с запиской столь необычные цветы со странным ароматом. Тем не менее они внушали мне страх.

Перед отлетом из Нью-Йорка я просмотрела видеозаписи: Джордж, красивый, зрелый мужчина, произносит речи в гарвардской и уортоновской школах бизнеса во время своего недавнего посещения Штатов. Меня, конечно же, заинтриговали чувство собственного достоинства, безупречные манеры, выдержка и познания этого человека — «безжалостной акулы», по словам недоброжелателей. Он владел компанией по добыче нефти и газа на Среднем Востоке, производил оборудование в Германии, являлся совладельцем французского дома моделей. Недавно мне на глаза попал заголовок лондонской финансовой газеты: «По слухам, Химинес приобретает акции французского торгового дома». В тот же день акции этой компании резко подскочили в цене. Джордж регулярно летал из Мадрида в Москву, когда весь мир еще находился в неведении, сколь скоро рухнет Железный Занавес и откроются новые деловые возможности. Поговаривали, что дальновидный Химинес заключил контракт с советским телевидением о трансляции рекламных материалов.