Роберт Мендельсон - Восточная мадонна

Черт, у нас ведь не было ничего общего! Ей не нравится плавать, а мне плевать на эти линии и цветные пятна, которые она называет современным искусством. Она терпеть не может военную форму и ненавидит заниматься со мной любовью. Возможно, моя матушка сумела в этом разобраться. Может быть, она пыталась помочь мне, защитить меня? Однако она ни от чего меня не защитила. Жена выносила меня потому, что у меня были деньги. Мой отец и ее отец и весь их клан понимали в этом толк, и будь уверена, так будет всегда. Когда ваши ребята шлепнут меня, Мардж позаботится, чтобы моя дочь родила ребенка с благородной кровью в жилах. Мардж сохранит все это, поскольку она щепетильна. Что ж, она не тратит моих денег, да и мое имя на самом деле мне уже не принадлежит. Так почему же она не избавилась от меня? Вот почему мне нравится иметь дело со шлюхами: использовал, заплатил и бросил. Верно?

Господи, как же она ненавидела его в этот момент! Его больное сознание и его извилистый монолог вторгались в ее мир. Она вслушивалась в каждое слово, и ее тошнило. Какой же он высокомерный, бесчувственный и жадный подонок. Его худое лицо пряталось в уродливой поросли грязных светлых волос. Она ненавидела его походку, то, как он рассказывал о сословии, из которого вышли его мать и жена, о своих деньгах. Все в нем было ей отвратительно. Впрочем, какое ей до него дело? Ну конечно же, он был свиньей – бомбил ее народ, но что ей-то было за дело? Ей было приказано выслушать, запомнить и доложить. Никто не приказывал ей злиться.

Она остановилась, чтобы взглянуть на него, но он этого не увидел. Он продолжал идти, пока не наткнулся на нее.

– Извини, – произнес он, – я не заметил.

– Можешь не извиняться.

От него плохо пахло. С этим зловонием нужно было что-то делать. На его одежде расплылись большие влажные пятна.

– Я не извиняюсь. Просто я грязный. Я не мылся уже два дня. Даже мухи шарахаются от меня как от чумы.

Тень улыбки пробежала по ее губам.

– Ты не могла бы для меня кое-что сделать?

– Пошевеливайся.

Второй мужчина уселся на камень позади Клэя с оружием наготове. На его лице не отражалось ничего. Он был похож на автомат.

– Если ты хочешь доставить меня туда, куда мы направляемся, ты бы лучше поскорее нашла место, где я мог бы помыться. В этой вашей заросшей стране я могу подхватить черт знает что. Я предпочел бы умереть чистым, леди.

– У меня есть имя.

– Да неужели? У меня тоже. Я – Клэй, – он улыбнулся. – И от меня не всегда так воняет. А как люди зовут тебя?

– Бернадетт, – просто сказала она. – Меня зовут Бернадетт.

– Это ведь французское имя, верно?

– Да.

– А как тебе удалось обзавестись французским именем?

– Мой отец был французом.

Он шагнул к ней и посмотрел прямо в глаза. Его взгляд напугал Бернадетт, она выхватила пистолет и взвела курок.

– В чем дело, Бернадетт? Я просто хочу получше рассмотреть тебя. – Она улыбнулась, или, может, ему это только почудилось? Она и впрямь была слишком хороша для гука. И вдруг он почувствовал, что она нужна ему, возможно, потому что она умела слушать.

– Я найду место, где ты сможешь помыться, – сказала она. – А теперь пошли.

Он услышал рев двигателей над головой и повалил ее на землю. Ошеломленная, она даже не успела наставить на него пистолет. Мужчина позади них укрылся под кустом. Клэй взглянул вверх. Самолетов было два – они сделали вираж, спикировали, выпустили новую порцию ракет и исчезли.

– Бомбардировщики, – промолвил Клэй. – Сейчас где-то там на землю посыплется черт знает что.

Из-за линии горизонта, за холмом, где исчезли самолеты, раздавался рев. Столбы дыма взметнулись к небу, и Клэй поднялся на ноги. Бернадетт снова направила на него пистолет. В тот момент ему почти хотелось, чтобы она спустила курок – он слишком открылся перед ней, и то, что он увидел в себе, ему не понравилось.

– Все кончилось, Бернадетт, – сказал Клэй. – Они отбомбились. Вообще-то им здесь было нечего делать, я полагаю, что они ошиблись местом. Пойдем взглянем.

Он бросился к вершине холма, она едва поспевала. Скоро он достиг вершины, стал бежать помедленнее, а затем лег на землю и пополз. Знаками он велел Бернадетт сделать то же самое и выждал, чтобы убедиться, поняла ли она. Теперь они лежали бок о бок в зарослях чайных кустов, разглядывая происходящее как двое любопытных ребятишек. Лица их почти касались друг друга. Она слышала дыхание молодого охранника, подползшего поближе. Долина у подножия холма была объята огнем. Между вздымавшимися столбами черного, серого и белого дыма они видели, как копошатся люди в деревне. Новые взрывы потрясли землю, и запылала крыша хижины возле деревенского пруда. Оранжевые языки пламени отражались в воде, пальмы, вырванные из земли, валялись повсюду. Огонь пожирал какую-то машину – то ли грузовик, то ли трактор, из кузова валил черный дым.

– Ненавижу огонь, – сказала Бернадетт. Голос ее дрожал.

– Пошли вниз, – ответил Клэй.

– Нет, не пойдем. Мы не можем, не должны.

– Но почему?

– Ваши люди только что бомбили их, тебя просто растерзают.

– Ну и хорошо, – сказал он и поднялся на ноги. – Вот и прекрасно. – Она и рта не успела открыть, как Клэй уже бежал вниз по склону холма. Бернадетт бросилась за ним, но догнать его было невозможно. Она крикнула, чтобы он остановился. Молодой солдат вскочил и тоже пустился вслед за ними. Она должна остановить американца, иначе – все пропало. Ведь ей было приказано избегать деревень. Пока женщина бежала за Клэем, ей подумалось, что он, похоже, ищет смерти. Какое-то отчаяние сквозило в его словах, когда он рассказывал о себе и своей женитьбе. Словно что-то долгие годы насильно удерживало эту правду и теперь она вырвалась наружу.

И сейчас он как одержимый несся вниз по склону заросшего чаем холма. Она попыталась разглядеть силуэты людей, что копошились внизу. Они заливали пламя и разгребали руины. Мимо проскочил молодой охранник, размахивая оружием. Ему удалось догнать пилота. Два человека, стоявшие около пруда, посмотрели в их сторону и стали показывать на них остальным. Один поднял винтовку, и из нее вырвался сноп огня. Пуля попала в шею молодому вьетнамцу, и тот свалился, словно тряпичная кукла.

– Товарищи, – услышала она собственный голос. – Товарищи, не стреляйте!

Те двое продолжали смотреть вверх, и через несколько секунд к ним присоединились все остальные. Американец добежал наконец до них, и людское кольцо словно поглотило его.

– Не стреляйте, – задыхаясь прокричала она. Люди повернулись в ее сторону. У одних глаза сверкали гневом, другие застыли в испуге. К ней подошел невысокий, крепко скроенный человек. Он смотрел на Бернадетт набычившись, исподлобья.