Роберт Мендельсон - Восточная мадонна

Студенты продолжали спорить, когда лекция уже закончилась. По сути, они обсуждали проблему социальной несправедливости или что-то в этом роде, как спустя долгие годы рассказывал мне профессор. Я не запомнил всего, что он рассказывал, но в память навеки врезалось то, как он говорил о Бернадетт – каким тоном и в каких выражениях. Это о нем я упомянул раньше. Этот подлец сам рассказал мне, что стал ее первым любовником и что она была похожа на Мишель Морган. Он использовал ее неопытность, ее любознательность и ее неподдельный интерес к его левацким теориям.

Занявшись поисками знакомых Бернадетт, я начал с профессора. Он назначил мне получасовую встречу в перерыве между лекциями в своем университетском кабинете. Было ему уже за шестьдесят – высокий, статный мужчина с серебристой шевелюрой. Лицо, правда, в морщинах, но глаза – живые, с искоркой любопытства. В ответ на мою благодарность за то, что он уделил мне время, профессор разразился потоком слов, из которых следовало, что не я, а он должен меня благодарить.

– Вы же пришли побеседовать о Бернадетт. Это я должен быть вам признателен, – сказал он с такой обезоруживающей улыбкой, что я чуть было не поддался ее обаянию. Затем он стал засыпать меня вопросами – что с ней стало и все такое, но я ничего не ответил.

– Как вам удалось заметить ее, ведь студентов в аудитории было много?

– Да, мои лекции были чрезвычайно популярны. Но не заметить ее было невозможно. Она сидела в дальнем углу, и от нее шла какая-то таинственная сила, я бы сказал, божественная сила красоты. Я заметил, как робко она подняла руку и тут же опустила, когда кто-то из студентов начал горячо доказывать свою правоту. Она определенно хотела что-то сказать, но так и не решилась, потому что вокруг кипели страсти и сталкивались разные точки зрения.

– А что было потом?

– Потом я попросил ее подойти к кафедре и начал расспрашивать, что она собиралась сказать, ну потом – одно, другое… Короче, сами знаете, – и он лукаво подмигнул мне.

Еще бы мне не знать, как делаются такие делишки, подумал я, но ничего не ответил. Меня бесило то, что он говорил и как вел себя при этом. И раньше, когда я впервые узнал обо всем, и сейчас, когда перебираю в памяти события тех лет, я твердо уверен, что он с легкостью соблазнил Бернадетт. Но, несмотря на злость и отвращение, я решил выслушать его до конца.

– Видите ли, – продолжал он, – она очень интересовалась «черной смертью». Это вообще любопытный вопрос. С ним связано рождение первых коммун в Европе. Поскольку умирали бедные, а не богатые, люди начали выступать против классового расслоения общества. Но Бернадетт так углубилась в эту тему, словно искала решения всех своих проблем.

– Каких проблем? – удивился я.

– Она вообще была странной девушкой. Что-то мучило ее, но что именно, я не знаю, потому что о себе она никогда не говорила. Временами она просто уходила в себя, не обращая внимания ни на что.

Профессор расхаживал по кабинету, жестикулируя, будто читал лекцию. Он с нескрываемой гордостью описывал все, что произошло потом. Пустив в ход все свое красноречие, он говорил и говорил, наслаждаясь звуком собственного голоса.

Через несколько дней после их первой встречи он затащил ее в убогую гостиницу – из тех, что сдают номера на одну ночь. Она же, очарованная его умом и теориями, даже не обратила внимания на грязную скрипучую кровать, ставшую ложем их любви. Когда же начались каникулы и семья профессора уехала на все лето на юг, он привел ее к себе. Кстати, квартиру эту в фешенебельном квартале Парижа оплачивал тесть профессора – очень богатый человек.

– Я изливал перед ней все свои сомнения, все что накопилось на душе, я говорил ей о своем чувстве вины, об уродливом лике большого бизнеса и разрушительной силе денег. Она же молча слушала. Я тогда был молод и увлечен коммунистическими идеями, и она жадно впитывала каждое мое слово. Хотелось бы знать, что стало с ней потом, после того лета, – грустно произнес он. – Больше я ее не видел.

Я мог бы удовлетворить его любопытство, но промолчал.

– Уверяю вас, – заметил он с улыбкой старого развратника, – когда между нами все было кончено, она уже знала, что мужчины без ума от ее красоты.

Меня тошнило от него, но я изображал на своем лице восхищение и старался улыбаться. Он, должно быть, совсем забыл, что было дальше: как он познакомил ее со своими последователями и как она, видимо, гордилась новой для себя компанией, часами просиживая во всяких романтических кафе. Забыл он и о том, как, разглагольствуя о переустройстве мира, не упускал случая продемонстрировать всем, что именно ему принадлежит столь прекрасная женщина, и что она счастлива быть его собственностью.

Все лето они ходили на разные митинги. Его последователи только ждали повода, чтобы восстать против того самого среднего класса, который оплачивал их обучение в университете. Вскоре она уже была вместе с ним на улицах: выкрикивала лозунги и участвовала в поджогах полицейских машин. Она уже не была прежней застенчивой девочкой – ее захлестнуло неведомое раньше чувство свободы и близости к человеку, которым она восхищалась и который разбудил в ней женщину. Все было увлекательным в этом новом для нее мире, полном юных наивных надежд, где читали книги, а не военные инструкции, где бросали не гранаты, а камни.

Но лето подошло к концу, семья профессора вернулась в Париж, и он бросил Бернадетт, чтобы вернуться к своему привычному обеденному столу. Все-таки есть что-то комичное в том, как люди забывают о темной стороне своих поступков. Но этот негодяй получит свое, если уже не получил. Ему придется вспомнить кое-что, когда он будет лежать на смертном одре, умирая от какой-нибудь болезни – он, видите ли, совсем запамятовал, как выбросил ее, словно мешок с гнилой картошкой. Но ей удалось выжить.

Прозвенел звонок, приглашая студентов на лекцию. Профессор встал.

– Заходите в любое время, – сказал он и царственным жестом протянул мне руку. Я поблагодарил его и вышел. С тех пор мы больше не виделись.

В то же лето она познакомилась с Минь Хо, молодым студентом-вьетнамцем, изучавшим поэзию. Он выпускал подпольную газету для узкого круга читателей-единомышленников. В ней печатались статьи о правах человека, о национальных чувствах, о крахе колониализма и переустройстве мира. В ней постоянно звучали призывы к независимости. Несколько экземпляров каким-то образом попали во Вьетнам. Минь Хо был утонченным интеллектуалом, никогда не повышавшим голоса. Во Францию его послал отец, занимавшийся торговлей, дабы обезопасить семейный бизнес от революционных идей своего юного отпрыска. Минь Хо зарабатывал на жизнь тем, что сидел за других на лекциях, делал конспекты и иногда давал частные уроки. Это – одна его сторона. Но была у этого человека и оборотная – темная – сторона.