Рози Томас - Дверь в никуда

Вдруг он вспомнил, как когда-то его бабушка, его Нэн предупреждала, сидя в своей кухоньке на четвертом этаже, что он плохо кончит. И вот, сбылось…

– Я тоже боюсь, – еле слышно прошептал Стив. Чувство общего страха еще больше сблизило их, и от этого стало немного легче. Они не могли прижаться друг к другу и так ожидать конца или спасения, но сейчас даже возможность просто держаться за руки уже много для них значила.

– Хвала господу, что ты оказался рядом! – произнесла Энни. Потом, немного погодя, добавила: – Стив! Когда наступит… это… Ты будешь здесь, со мной.

– Когда наступит смерть, хотела она сказать, – подумал он. – Смогу ли я пережить это!

– Да, – сказал он вслух, – я буду с тобой. Мы подождем вместе.

Энни почувствовала, что своими словами Стив как бы признавал и подтверждал ее собственный страх перед смертью, и это немного укрепило ее. Ужас слегка отступил за время, проведенное здесь, Энни уже привыкла к тому, что в ее памяти постоянно хаотично возникают картины ее жизни, а она, как следует восстановив их, водворяет каждую на строго отведенное ей место. Поэтому-то стало очень важным выстроить свои воспоминания в логически согласованную цепь. Энни сосредоточилась, пытаясь собрать оборванные нити своего сознания. Как все-таки много этих обрывков!

Однажды она встретила Мартина.

Да, да! Вот с этого все и началось. Она всмотрелась повнимательнее в эту часть своих воспоминаний.

Он сидел за соседним столиком в заполненном студентами баре на Олд Комптон Стрит недалеко от колледжа Вент-Мартин. Энни училась на первом курсе, Мартин – двумя курсами старше. Конечно, она видела его и раньше в аудиториях. Однажды они столкнулись на какой-то вечеринке, но Энни никогда не обращала на него особого внимания.

У него были длинные волосы. Одет в кожаную куртку, искусно потрепанную и вытертую, как у всех в то время. В этот день он сидел за столиком и сосредоточенно зарисовывал что-то в блокнот. Энни навсегда запомнилась теплая уютная атмосфера бара с гудящими кофейными аппаратами, шумом людских голосов. Она сидела возле огромной кассы, когда парень за соседним столиком закончил рисовать, поднял голову от блокнота, улыбнулся ей и спросил: «Еще кофе?»

Потом он принес два кофе, и когда ставил чашку на столик, она вытянула шею, чтобы подсмотреть, что такое он там рисовал в альбоме. Мартин тотчас прикрыл свой рисунок, но Энни все же удалось рассмотреть неплохой карандашный набросок бара с громадной кассой, двумя блестящими кофейными аппаратами.

Она даже различила за стойкой толстого улыбающегося хозяина. За ближайшим к кассе столиком была нарисована ее подруга, но самой Энни не было видно.

– А почему же ты меня не нарисовал, – смеясь, спросила она.

– Ну, это чтобы не слишком себя выдавать, чтобы никто не догадался, ради кого на самом деле я так трудился.

– А в нем что-то есть, – подумала Энни. В этот момент у нее появилось чувство необычности, неординарности происходящего с ней в этой, такой привычной обстановке. Радостное чувство волнения и ожидания чего-то неизведанного переполнило ее.

Уже спустя годы Энни казалось, что сам воздух тех далеких дней был напоен ароматом этого предчувствия будущего чуда, которое обязательно случится в их жизни. Все это было похоже на захватывающее приключение, и каждый новый день открывал сверкающие горизонты и манил удивительными перспективами.

– Как тебя зовут? – спросил парень. – Мы, кажется, уже виделись в колледже, да?

– Аннет… то есть Энни, – поправилась она. Закончив школу, она навсегда отказалась от детского «Аннет» в пользу «Энни», более подходящего, по ее мнению, для взрослой девушки, студентки художественного колледжа, с ее модным париком и короткими сапожками.

– А я – Мартин.

Вот так они познакомились. Нити их судеб тянулись, тянулись и наконец соединились в первый пробный узелок. Мартин достал из кармана смятый листок. Это был пропуск, выданный университетским обществом любителей кино.

– Смотри, это билет на…. – Мартин назвал известный фильм. – Видела его? – И когда Энни отрицательно помотала головой, сказал: – Ты обязательно должна его посмотреть. Хочешь, пойдем вместе?

При всем их тогдашнем свободолюбии и максимализме они очень легко ладили друг с другом, соглашаясь практически во всем. Он пригласил ее в кино, и она, не задумываясь, приняла это приглашение. А потом он повел ее ужинать в ресторан «Сорренто».

Было еще одно неприятное воспоминание. Она устало брела под дождем по какой-то улице возле Бэтттери Парк, а в кармане у нее лежал адрес Мартина. Он раза два-три пригласил ее сходить с ним куда-то, а потом они перестали встречаться. Возможно, он просто забыл о ней или бросил ее ради другой? Ей было тогда, кажется, лет девятнадцать. Энни вспомнила, как она шла в своем белом нейлоновом плаще, на котором, словно строчки, виднелись капли брызг, и представляла себя Жанной Моро или Катрин Денев, или еще какой-нибудь французской актрисой из фильма про любовь, с такой же, как у них, трагической судьбой и разбитым сердцем. Энни было так жалко себя, такую покинутую! Она шла к Мартину, чтобы посмотреть ему в глаза. Потом она попросит его выслушать ее и скажет ему, что без него она погибнет… В сумке у Энни лежала бутылка вина, и, когда придет время, они откроют ее, выпьют вместе, и все барьеры, все преграды между ними рухнут…

На самом деле этим планам суждено было совершенно внезапно измениться. Она отыскала дверь и позвонила. Ее лицо выражало одновременно и нежность, и печаль, и растерянность, и отчаянную решимость, – словом, все, что должно было выражать лицо Катрин Денев, стоящей перед дверью избранника в ожидании решающего разговора. Мартин открыл дверь, держа в одной руке поварешку. Он посмотрел на нее, и ее сердце забилось, запрыгало, как воздушный шарик на веревочке.

– О, Энни! Это ты! Вот здорово, ты-то как раз и нужна. Заходи!

Она вошла вслед за ним в кухню и в изумлении остановилась, озираясь по сторонам. То, что она увидела, было для нее совершенно неожиданным.

В кухне было полно народу. В основном, там были ребята из колледжа; они сидели кружком вокруг стола и были явно голодны. В центре стола среди разбросанных картофельных очисток, бутылок из-под пива и ситро лежал толстый ломоть поджаренной свинины, уже наполовину разрезанный. Из розовато-красного пореза сочилась кровь.

– Мы тут собрались попировать в домашней обстановке, – объяснил Мартин. – Но мясо, похоже, не удалось. Как ты думаешь?

– Я думаю, что оно еще часа четыре должно быть в духовке, – заявила Энни. Дальше было совершенно невозможно отождествлять себя с Катрин Денев, оказавшись перед куском подгоревшей свинины и лицом к лицу с дюжиной голодных физиономий.