Рози Томас - Дверь в никуда

Он по-прежнему стоял у двери, на которой виднелись следы чьих-то пальцев. Вот, и это все – тоже часть обстановки уютного семейного очага!

– Да уж, забудешь тут…

Она пошла назад к мойке и стала, доставать из нее мокрые тарелки. Мартин вошел за Энни, взял жену за руку, и ей волей – неволей пришлось остановиться. Она стояла, не глядя на него, склонив голову над хлюпающей пеной. Наверху раздавалось шлепанье босых ног по полу, потом послышался плеск воды в ванной.

– Энни, по-моему, хватит нам делать вид, что ничего не происходит. Что с тобой? – Воду в ванной выключили, и в тишине, наступившей вслед за этим, стало слышно, как падают в мойке капли воды со звуком, похожим на звонкие смачные поцелуи. Неожиданно на Энни напал приступ безумного смеха.

– Со мной? Ничего…

– Послушай, с того времени, как ты вернулась из больницы, ты или отмалчиваешься, или взрываешься от гнева по любому поводу. Я понимаю, с тобой случилось нечто ужасное…

«ТАК ЛИ УЖ УЖАСНО ВЛЮБИТЬСЯ В МУЖЧИНУ, КОТОРЫЙ ТЕБЕ НЕ МУЖ?».

– …но рано или поздно ты забудешь обо всем, тебе придется об этом забыть, и начнешь сначала свою жизнь. Если тебе нужна помощь, Энни, наберись мужества и мы вместе разберемся в твоих проблемах. А если тут что-то еще, скажи мне, но прекрати вымещать свое раздражение на сыновьях.

Он замолчал, и на комнату снова опустилась тишина.

Мартин впервые за последние дни, когда обстановка в семье все ухудшалась, так откровенно продемонстрировал ей свою тревогу и недовольство. Но Энни знала, что не сможет найти нужные слова, чтобы объяснить, что происходит, или чтобы убедить мужа ради бога в том, что все в порядке, особенно после того, как он только что стал свидетелем. С отчаянием понимая, что сказать надо или все, или ничего, Энни предпочла промолчать.

Мартин вздохнул и отвернулся от нее.

– Что-нибудь еще нужно делать?

– Если хочешь, можешь помыть детей и уложить их в постель.

– Конечно, я сделаю все, если это тебе поможет.

Он вышел, притворив за собой дверь и через минуту Энни услышала, как Мартин и дети разговаривают и смеются в ванной. В одиночестве она закончила уборку кухни, протерла плиту и чистила мойку, до тех пор, пока та не стала блестеть, как зеркало. Позже, когда дети уже заснули, Мартин и Энни как обычно сели друг против друга за кухонным столом и принялись за свою вечернюю трапезу.

– Говори! – приказала себе Энни, – поговори с ним.

Но так и не могла придумать какой завести разговор, чтобы он не привел к тому, в чем она и себе боялась признаться, – к ее отношениям со Стивом. Энни подозревала, что как только она заговорит, ее чувства к Стиву станут абсолютно ясны и ей самой и мужу, истина прорвется сквозь самые осторожные слова и причинит ей, Мартину, ее верному, доброму Мартину боль. Она хорошо представляла, как мучительна для него будет эта истина, и не хотела причинять ему страдания. Этого она боялась больше всего на свете, больше своих ночных кошмаров и больше той опустошенности, которую ощутила, придя в себя в госпитале и обнаружив, что рядом с ней нет Стива… Так они и сидели молча в круге света, подавшем на стол, и Мартин рассеянно переворачивал страницы «Архитектурного обозрения».

После ужина, уже приняв душ, он сказал, что ему надо выполнить несколько чертежей для какой-то срочной работы и, захватив портфель, пошел наверх в свою студию, которая находилась на самом чердаке под крышей.

Энни не знала, сколько времени она вот так неподвижно сидела, как вдруг зазвонил телефон. Она машинально встала и подошла к телефону, полагая, что это звонит кто-нибудь из коллег Мартина, которому что-то понадобилось по работе.

В студии был параллельный телефон, но Энни сняла трубку с аппарата, висевшего в кухне на стене и сказала:

– «Алло?»

Раздались резкие попискивания, которые издает телефон-автомат, а потом она услышала низкий голос Стива.

– Энни…

У нее сразу же перехватило дыхание, и она оперлась на стену. Сначала испугавшись, Энни тут же почувствовала огромное облегчение от того, что взяла трубку, именно она, а не Мартин.

– Как ты смог мне позвонить?

– Да так, взял и позвонил.

Она отчетливо представляла себе, где он сейчас находится, видела его яснее, чем кухонный кафель или детские каракули на стене рядом с телефоном. Стив, наверняка, стоял в длинном коридоре возле палаты ортопедического отделения, там, где два ее серых пластиковых колпака прикрывали общественные телефонные аппараты… Свет уже, наверное, погасили на ночь, и теперь горит дежурное освещение, наполняя углы темными тенями. Энни представила его ненавистные костыли, на которые ему приходится опираться, одновременно придерживаясь рукой за стену, а потом даже ощутила тепло мужской руки.

– Что бы ты делал, если бы к телефону подошел Мартин? Сказал бы, что ошибся номером или какую-нибудь подобную ерунду.

– Энни, ты слышишь? Я должен с тобой поговорить. Я не хочу, чтобы ты ревновала меня к Викки или кому-нибудь другому. Я не хочу, чтобы ты что-либо боялась, потому что никогда, слышишь, никогда не предам тебя.

Он говорил торопливо, его голос звучал очень тихо, почти как шепот. Энни закрыла глаза, чтобы не видеть свою кухню и напряженно вслушивалась в его голос.

– Энни, я хочу тебе только сказать перед тем, как ты ляжешь спать, что я люблю тебя. Запомни это…

У нее появилось ощущение, что давний молчаливый диалог начинает звучать вслух. Все ее тело задрожало под напором рвущихся на свободу слов, которые она так долго сдерживала, и, наконец, Энни произнесла их наяву, а не мысленно:

– Я знаю, – ответила она, а потом беспомощно добавила. – Я… тоже люблю тебя.

На том конце провода послышалось его резкое порывистое дыхание. И молчание, всеобъемлющее и просветленное, молчание влюбленных, наконец-то открывшихся друг другу, коснулось их своим нежным крылом. Самые тайные, самые главные слова произнесены вслух, и все, что не терпится высказать вслед за ними, пока не имеет смысла.

– Как бы я хотел прикоснуться к тебе, – только и промолвил Стив.

– Уже скоро… – отозвалась Энни.

– Спокойной ночи… любимая моя…

Его голос исчез, а Энни все стояла с трубкой в руках, прислушиваясь к коротким гудкам, потом она положила трубку на рычаг, каким-то отрешенным взглядом посмотрела вокруг и внезапно осознала, что говорила шепотом, словно муж, работавший через два этажа, наверху, мог ее услышать.

Шептать и притворяться и не договаривать, чтобы самый невинный разговор случайно не коснулся опасной темы. Изворачиваться и лгать, пусть даже по необходимости – вот куда вела та радость, которая сейчас переполняла Энни.

Наощупь, будто внезапно ослепнув вытянув перед собой руку, Энни через всю кухню дошла до стола и присела на краешек стула, беспомощно уронив руки на скатерть и опустив на них голову.