Френсис Дэвис - Таинственный Восток

— А у тебя не будет другой женщины, пока меня нет? — спросила она тонким голосом.

— Индира! Как ты можешь думать о подобных вещах? Ты же знаешь, что я люблю тебя. Я сохраню себя до твоего возвращения.

Эта мысль заставила ее задрожать от ожидания.

Они еще долго разговаривали, пока Эрик не сказал:

— Я вешаю трубку.

— Да… я люблю тебя, дорогой.

— Я люблю тебя, Индира. Ах, Индира… Я не могу повесить трубку, пока этого не сделаешь ты. — Его голос был полон любви. — Ты вешаешь трубку?

— Ах, Эрик… — Любовь, которую она почувствовала в его голосе, заставила ее плавиться изнутри, она чувствовала, что в любой момент может растаять на своем стуле.

Еще через двадцать минут Карен сказала:

— Я собираюсь пожелать тебе спокойной ночи, дорогой. Мне тоже нужен холодный душ.

— Я буду думать о тебе, принимая его. Я буду думать о том, как бы я взял мыло и… послушай, а — ведь мы никогда не принимали душ вместе.

— Ну, — продолжала она болтать, — просто мы… м-м-м… скромны.

— Сейчас я бы побежал по Уолл-стрит голым, если бы знал, что ты ждешь меня на другом конце.

— Я бы все отдала, чтобы увидеть это!

— Все?

— Ну… — Она зажала телефонную трубку между подбородком и плечом и крепко обняла себя, чувствуя при этом на себе тяжелое мускулистое тело Эрика.

Часом позже они наконец пожелали друг другу спокойной ночи. Карен не стала принимать холодный душ, она просто очень долго стояла под душем и намыливала себя очень, очень медленно, представляя, что рядом с ней Эрик. Потом она отрезала себе еще один кусок персикового пирога и съела его, стоя у окна гостиной в своем длинном голубом халате, пристально вглядываясь в темное море.

Через неделю опять позвонила Клэр.

— Ну, как там твой загар? Побледнела?

— Чудесно. Все проходит даже быстрее, чем я надеялась. Я не отваживаюсь выходить днем из дома не будучи абсолютно уверенной в том, что защищена одеждой от солнца с головы до ног. И то выхожу лишь для того, чтобы купить еды и порыться в книгах мисс Пинквит.

— Она давала тебе читать книгу ее отца?

— Длинная, не правда ли? — засмеялась К арен.

— Все в Браннен Бей должны притворяться, что читали ее.

— Что нового в городе? Я не читала газет с тех пор, как уехала, а единственный канал, который я могу смотреть по твоему телевизору, канадский.

— Земля слухами полнится. Некоторые обозреватели культуры наотрез отказываются верить, что ты исчезла из мира.

— Где же, они думают, я нахожусь?

— Одни поговаривают, что ты сбежала с бразильским плейбоем… Карен захихикала.

— Другие убеждены, что ты скрываешься в Нью-Гэмпшире с Сэлинджером. Карен закашлялась.

— А что же все те, которые преследовали меня?

— Все проходит, ты же знаешь. Они теперь сходят с ума по певцу, у которого голос, как у спившейся женщины. Он разъезжает на позолоченном пикапе. Подумай, что ты пропускаешь! Когда ты вернешься?

— Еще пара недель, и буду в порядке.

— К тому времени Индира будет полностью забыта. Последний раз статья о тебе была на шестой странице.

Карен прокричала с радостным облегчением.

— Ах, Клэр, это самая приятная новость с тех пор, как я здесь.

— Эйлин вся в раздражении, как ты понимаешь.

Карен очень живо могла представить Эйлин, сидящую за письменным столом.

— Мне почти что жаль ее, — сообщила она. — Она зажата в капкане своей собственной вины и одновременно жертва своей жадности.

Клэр возразила:

— Ты слишком великодушна, Карен. Эйлин — волчица в одежде от Шанель. Она посылала меня на съемку с Эриком. — Внезапно голос Клэр зазвучал слишком бодро, как обычно разговаривают с безнадежно больными. В таком голосе слишком много жизни.

— Клэр, ты хочешь мне что-то сказать? — нервно спросила Карен. Заканчивай.

— Ты знаешь, что Эрик покрыл все стены своей квартиры фотографиями Индиры? Некоторые из них, должно быть, шесть футов высоты.

— Не знаю. А что ты делала в квартире Эрика?

— Ничего. Когда он узнал, что я тебя знаю, он хотел все время говорить об Индире. Мы выпили вместе после съемки, и я многое выслушала.

— Но ведь ты ничего ему не сказала, да?

— Конечно, нет. Мы с тобой связаны одной веревочкой, не так ли? А кроме того, у меня не было такой возможности, правда. Он бормотал и бормотал в течение двух часов.

Карен почувствовала, как внутри у нее разливается тепло.

— Правда?

— Когда ты позировала в мужской рубашке и шортах? Они очень идут тебе — и очень соблазнительны.

— Месяцы тому назад, а кажется, что годы. Что он говорил? — Она старалась сдержать свое нетерпение.

— Больше всего он говорил о том, что вы делали вместе. Он страшно скучает по тебе. Карен, что вы делали тем вечером, когда ты выпала из качалки в твоей спальне? Я не верю, что ты взобралась на нее, спасаясь от ночной бабочки.

— Я хотела вывернуть лампочки, — жалко сказала Карен, потом улыбнулась, вспомнив о нежной любви Эрика той ночью.

— Он не может дождаться тебя.

— Я не могу дождаться момента, когда вернусь.

— Но, Карен, кто же вернется? Ты или Индира? — Я все еще думаю над этим.

Карен не могла заставить себя сказать Эрику, что Индира никогда, никогда не вернется. Не по телефону, во всяком случае. Нужно найти какой-то другой способ сообщить ему это; она целыми днями думала об этом, перебирая в уме всевозможные варианты. Она хотела сообщить ему это постепенно, мягко.

Разговаривая с ним в последний раз, она сказала, что собирается жить в полном уединении некоторое время. Ей необходимо время на одиночество и медитацию.

— Это означает, что ты не будешь мне звонить? — спросил он. — У нас не будет возможности разговаривать?

— Да, боюсь, что так. Это будет трудно, но это единственный путь. — Она старалась говорить так, как будто уже отвлеклась от всего земного.

— Внутренняя жизнь очень важна, — заметил он. В его голосе не было удивления. — Я думаю, что в результате произойдет что-то чудесное, подобное тому, как гусеница может завернуть себя в кокон и выйти из него бабочкой.

Она точно знала, что произойдет — из Индиры вылупится Карен.

— Иногда получаются уродливые, бледные мотыльки.

— Да. Ну а я говорю о тех, из которых получаются бабочки. Внутри они, наверное, остаются такими же, как ты думаешь?

— Да, только у них появляются красивые крылья и крошечные лапки…

— Не думаю, что у бабочек есть ножки…

— Ну хорошо, по крайней мере роскошные крылья. Но ведь меняется только их внешность. Я хочу сказать, разве ты стал бы меньше любить бабочку, если до того любил гусеницу?

— Возможно, если бы я вообще любил гусениц. Индира, о чем ты говоришь? Она попробовала иной путь.

— Эрик, ты веришь в перевоплощение?

— Если ты говоришь о том, что мы потом будем пчелами или бабочками, то нет, не верю.