Елена Гайворонская - Давай попробуем вместе

– Прекрати, – яростно шепчет Кирилл, больно щипая меня за руку. – Он выкарабкается, ясно? С ним все будет в порядке. Будет, – повторяет он с остервенением, словно пытается убедить в том высшие силы или вызывает их на бой. Повторяет все громче, срываясь вдруг на отчаянный вопль: – Борись, Сашка, борись, черт тебя дери! Я был не прав, слышишь, сукин сын? Ты нужен нам, ты нужен всем, твоя книга, твоя правда! Наша правда!

На мгновение мне кажется, будто желтоватые губы Огурца чуть подрагивают…

Подоспевшие несколько человек из медперсонала дружно выталкивают нас за двери. Я гляжу на Кирилла: маска холодного цинизма сброшена, я вижу исказившееся, полное бессильного отчаяния, меловое лицо человека, доведенного до предела. Таким ходил он в ливневые атаки «передка». Там он был настоящим, как здесь и сейчас. Почему я привык видеть его другим? Я снова думаю, что совсем не знаю своего друга…

Внизу на проходной топчется растерянная кучка людей. Краем уха я слышу, что они также справляются об Огурце. В руках у худенькой девушки букет алых роз. Она уговаривает медсестру передать его. Остальные что-то тихо, но горячо обсуждают. До меня доносится:

– Угрожали?

– Вроде нет.

– Менты считают, что это ограбление.

– Ты веришь в эти сказки?! Где твой профессиональный нюх?

– Говорят, главному было предупреждение.

– Это слухи…

– Но почему тогда Сашка?

– Начинают всегда с малого. Если не заткнемся – все получим.

– Если это правда – лучше помолчать.

– А я не собираюсь молчать! Это же наша работа! Иначе какой от всех нас толк? – неожиданно громко выпаливает девушка с розами. – Я войду в группу вместо Саши…

– Никто никуда не войдет. Мы сворачиваем дело, – веско произносит человек лет сорока с холеной окладистой бородкой. – Никто не желает быть следующим.

– И что теперь? Будем бегать по презентациям ночных клубов и расписывать, кто сколько сожрал, кто от кого родил? Нет, спасибо… – Дрожащий голос девушки вибрирует под облупившимся потолком. – У нас демократия и свобода слова, между прочим!

– Хочешь в соседнюю палату? – визгливо выкрикивает парень в сером джемпере с лицом того же цвета.

Завязывается перепалка, и всю группу удаляют на улицу.

Мы выходим следом. Кирилл провожает огур-цовских коллег долгим тяжелым взглядом.

– Эти люди, – говорит он презрительно, – считают себя рупорами свободы? И Огурец так стремился быть с ними? Они того не стоят.

– Никто в мире того не стоил, – вздыхаю я.

И Кирилл соглашается со мной. Едва ли не впервые в жизни.

На переходе маячит знакомая сутулая фигура. Замедляем шаг, переглянувшись. Так и есть – Макс Фридман. В одной руке он держит потрепанную авоську, другой вяло опущенный книзу веник из бело-розовых гвоздик…

В другой?! На мгновение я застываю соляным столбом, а Макс, завидев нас, орет во все горло:

– Здорово, мужики! Вы ведь от Огурца? Как он?

Он приближается, и до меня доходит наконец, что Макс размахивает новеньким протезом.

– Выросла? – кисло шучу я.

– Ну! Немцы помогли, прикинь. Кого разбили пятьдесят лет назад!

– Может, через полвека «чехи» наших внуков проспонсируют, – брякаю я.

Макс ржет, как целое стадо жеребцов. Он слегка навеселе. Совсем немного. Узнав о состоянии Огурца, мрачнеет. Шумно засопев, объясняет, что Сашок помог ему связаться с немецкой конторой по протезам. Даже с работой помогли. Устроили вахтером в какую-то совместную контору. Не бог весть что, но на жизнь хватает. Даже с девчонкой познакомился. По объявлению. Она слегка прихрамывает, а вообще – красавица, глаз не отвести… Как увидел – все, сразила наповал. Макс уже к ней переехал.

Он здорово изменился с последней встречи, наш Макс. Стал почти прежним. Когда рассказывает о своей хроменькой красавице, его глаза теплеют, а рот разъезжается в немного смущенной счастливой улыбке. Впрочем, он осекается, возвращаясь с небес своей влюбленности на грязную грешную землю.

– Вот, бананы Сашку принес, йогурт… Спросил продавщицу, что можно в больнице, и та посоветовала… Я же не знал… – Макс переминается с ноги на ногу. – Вот… Гвоздики купил… Не знал, какой цвет лучше… Красный обычно женщинам дарят… По-моему, белые с розовыми нормально? – Он глядит на нас так, словно пытается прочесть в наших глазах надежду, будто именно от цветов зависит, выдержит ли Огурец этот бой…

Мы дружно киваем.

– Ну, я пошел? – так же полувопросительно произносит Макс.

– Счастливо.

– И вам, ребята…

Мы прощаемся, хлопая друг друга по плечам. Причем он делает это именно правой… Макс исчезает за дверьми Склифа.

– Хочешь, подброшу? – предлагает Кирилл. – В ногах правды нет.

Ее вообще нигде нет.

За окном, словно видеокадры на ускоренном просмотре, проносятся дома, машины, люди.

– Надо же, – говорю я, – Макс – молодец, выкарабкался…

– Да.

– Это ты той девчонке лечение оплатил?

– Какое еще лечение?

В зеркальце я ловлю его угрюмый быстрый взгляд.

– Зачем ты хочешь казаться хуже, чем есть? Мы же свои…

– Заткнись. Тоже мне – психолог от слова «псих».

Кирилл молчит, уставясь на дорогу. Я тоже. Тишина угнетает, но не больше, чем пошлые избитые фразы.

– Не обижайся, – внезапно чуть слышно, будто про себя, произносит Кирилл. – Я просто чертовски устал. Честное слово, устал я, Славка…

Его лоб пересекает длинная, тонкая, как шрам, морщина. Он кажется глубоким стариком с потухшим взглядом и безвольно разомкнутым ртом. Таким я его прежде не видел.

– Поедем выпьем у меня что-нибудь за скорейшее выздоровление нашего Огурца.

Я колеблюсь в нерешительности. Как раз сегодня я обещал Вере и Мишке, что свожу их в «Макдоналдс», который на самом деле терпеть не могу – дурацкая забегаловка, а по вечерам кишит побирушками. Но детям нравится. Они еще не научились замечать невидимую грязь и распознавать разукрашенную фальшь…

Я обещал, а в то самое время Сашка Огурец боролся за свою жизнь в реанимации Склифа…

В зеркальце я ловлю молчаливый упрек Кирилла. Сейчас он прав. А Вера поймет. И сумеет объяснить Мишке. Мы же – семья.

– Что ж, выпить за выздоровление стоит. Только, пожалуйста, не гони…

– Есть, шеф, – чеканит Кирилл. Вместо привычной насмешки в его словах сквозит горький сарказм.

«Станция «Домодедовская», – объявил приятный женский голос из вагонного динамика.

Она вышла из метро и направилась к автобусной остановке. На желтой табличке конечным пунктом значилось кладбище. По церковным праздникам здесь выстраивались в вереницу современные экспрессы. Сегодня же ей пришлось отстоять полчаса, пока не прибыл маленький, тряский, коптящий выхлопами автобус, какие давно не ходят по городу.