Пэтти Дэвис - Кабала

Как глубоко в твою душу может проникнуть другой человек, размышляла Белинда. В какой момент это происходит? Каким образом чужая личность оказывается в темном лабиринте твоего «я», в таких его ответвлениях, куда на протяжении уже многих лет вход посторонним заказан? Случается ли это в момент первой встречи? Или сначала тебя взвешивают и измеряют, раскладывают по полочкам? А может, все проще – ты сама вручаешь человеку ключ?

Вот о чем думала Белинда в танцевальном зале «Холидэй Инн», причем мысли эти посещали ее уже не впервые. Филлип жил в ней – это было все, что она знала. Куда бы ни обращался ее внутренний взор, всюду был он, в молчаливом призыве протягивая навстречу руки. Он нес с собой покой и тревогу одновременно. Белинда ощущала себя как бы на гребне высокой волны в бушующем море и никак не могла разобраться, что являет собою Филлип – тихую гавань или новый порыв бури.

В разговоре с Сарой она умолчала о том, что с Филлипом у нее был и личный контакт. Это произошло, когда она в пятый раз явилась на его лекцию. К ней подошел один из его помощников и шепнул: «Филлип хотел бы с вами встретиться». Как послушная ученица, Белинда стояла в стороне и ждала, когда иссякнет длинная вереница тех, кто горел желанием засвидетельствовать личное почтение своему кумиру. Наконец в зале почти никого не осталось, и Филлип направился к ней – плавной походкой, предоставляя воздуху мягко и спокойно обтекать его ладную фигуру.

– Давайте пройдем в бар и побеседуем.

Белинда была рада царившему в баре полумраку. Она чувствовала, что щеки ее горят. Ей хотелось выпить чего-нибудь крепкого – чтобы подстегнуть себя, оттолкнуть подальше столбняк. Текилы с пивом, к примеру. Но Филлип не сводил с нее взгляда, безмятежно сложив на груди руки, как бы ожидая, пока Белинда своим заказом не раскроет ему еще один тайник своей души. Во всяком случае, сама она именно этого и боялась. Только дрянные девчонки заказывают текилу с пивом – те, что слишком много времени проводят в барах и почти наверняка имеют даже излюбленную марку мексиканской водки.

– Перье [5]с лимоном, – сказала она официанту.

– То же самое, – добавил Филлип.

Ей казалось, что взгляд его подобен уколу иглы, нащупывающей вену.

– Все то время, что я стоял у микрофона, я наблюдал за вами, – заговорил он наконец. – По-моему, нам есть что сказать друг другу. Пора.

– Пора?

– А разве вы этого не хотите? Белинда, я знаю тебя – в тебе есть нечто, что мне очень и очень знакомо. Время от времени в зале появляется такой человек, как ты, и мне хочется уделить ему чуть больше внимания. – Он придвинулся ближе, тень его на столике, казалось, заигрывала с ее тенью. Белинда же чувствовала, что это ее толкает к нему, хотя сидела она абсолютно неподвижно. – В твоих глазах, в манере держаться я вижу боль, Белинда, – продолжал Филлип, взглядом своим лишая ее всякой воли.

Белинда попыталась восстановить утраченный самоконтроль, заставляя себя анализировать то, что она успела заметить в нем. Высокие, резко очерченные скулы и темные глаза делали его лицо романтически-одухотворенным. Время уже успело наложить на это лицо свою печать в виде несимметричных, пока еще едва видимых мешочков под глазами, из них левый выглядел почему-то старше правого. Белинда обратила внимание и на щеки, покрытые густой, хотя и очень короткой щетиной, – по-видимому, бриться Филлипу приходилось дважды в день. На лбу у него нервно пульсировала тоненькая жилка. Ей было трудно решить, красив он или нет. Мозг продолжал свою работу, непрерывно оценивая поступавшую от глаз информацию. Ментальная гимнастика, атлетические упражнения разума – разве не тем же самым занимают себя заключенные, чтобы не сойти с ума в одиночках?

– Готова ли ты переменить свою жизнь, Белинда? Она кивнула, на мгновение лишившись дара речи, пораженная силой его внутреннего видения. Сколько раз она возносила небу молитвы, прося хоть о каких-нибудь переменах, сколько слез пролила из-за того, что они не торопятся, оставляя ее в душном однообразии жизни?

– Нам придется с тобой заняться хирургией твоих чувств, – сказал он, едва заметно улыбаясь уголками губ. – Без боли тут не обойтись, но, думаю, ты с ней справишься. По-моему, ты для этого уже созрела.

Она вновь кивнула, видя перед собой одного из тех, кого природа наделила способностью врачевать душу, – люди эти, казалось ей, погружали свои руки в человеческое тело и извлекали из него пригоршни кровавой слизи, не имевшей, на первый взгляд, ничего общего с оболочкой живого существа.

В какой-то момент их беседы Филлип коснулся ладонью ее щеки, и Белинда испытала странное ощущение: от пальцев Филлипа веяло холодом, они представлялись совершенно бескровными и – это было еще более загадочно – такими гладкими, что на подушечках их, скорее всего, просто не существовало никаких дактилоскопических линий. Такие пальцы могли проникнуть куда угодно, украсть что угодно – и не оставить ни малейших следов.

Новая их встреча состоялась у Филлипа в офисе во второй половине дня. Несмотря на то что на улице ярко светило солнце и шторы были подняты, Белинде показалось, что дневной свет не в состоянии проникнуть в помещение. Когда впоследствии она размышляла об этом, само воспоминание об их беседе было смутным, окутанным темной дымкой. Наверное, потому, что большую часть времени Белинда просидела не раскрывая глаз.

– Нам необходимо вернуться в прошлое, к тому моменту, когда мир для тебя раскололся на две половины. – Филлип встал из-за стола и подошел к ней.

Жестом он пригласил Белинду опуститься на кушетку, однако сам, против ее ожидания, не сел рядом, а устроился в кресле, и внезапно Белинда почувствовала себя брошенной и никому не нужной.

– Ведь такой момент был, не правда ли, – продолжил Филлип, – когда твоя вера лопнула и ты поняла, что уже не будешь той, что была прежде?

– Да.

Она вдруг вновь увидела себя в клинике – кто-то в белом уносил от нее ее ребенка. Навсегда.

– Ты должна довериться мне, Белинда, взять меня вместе с собой. Иначе я не смогу помочь тебе. – Голос Филлипа обещал облегчение. Покой.

И она доверилась. Она взяла его с собой в ту ужасающую пустоту – когда собственное тело представлялось ей всего лишь огромной, гулкой пещерой, хранилищем мертвого молчания. Она рассказала об оцепенении, в которое погрузилась после того, как дверь палаты закрылась и ее дитя простилось с нею навеки. Сморщенное красное личико ребенка на всю оставшуюся жизнь превратилось в незаживающую кровоточащую рану. До сих пор Белинда отчетливо помнила, как меж ее все еще широко расставленных ног медленно ходят потоки воздуха. Только что в этой палате она принесла в мир новое человеческое существо – и вот его уже нет рядом, а сама она почему-то продолжает лежать, и лоно ее отказывается признать то, что дитя, появившееся из него на свет, никогда уже не вернется.