Роксана Пулитцер - Двойняшки

У Энн свело желудок, но новость Джейн была более важной.

— В общем, — прошептала Джейн, — на прошлой неделе я вышла за него замуж.

— Что?! — непроизвольно воскликнула Энн. — Ты вышла замуж?!

— Тише, — сказала Джейн, сжав руку подруги. — Мама пока не знает. Я ждала твоего приезда, — продолжила она. — Мне казалось, что я могу рассчитывать на твою помощь. — Она улыбнулась. — Ведь мама так любит тебя, ты для нее само совершенство. — Джейн преданным взглядом посмотрела на Энн, которая застыла на месте от растерянности. — Увидишь, он понравится тебе больше, чем мой предыдущий.

Энн слишком хорошо помнила Фрейзера Хауэлла третьего и очень надеялась, что так оно и будет.

— Каким же невыносимым занудой он оказался, — продолжала Джейн, потягивая мартини с водкой. — Ленивая, самодовольная задница. А ведь его единственным качеством было благородное происхождение. Лучше бы его мать сделала аборт. О, а вот и мама, пошли поздороваемся. — Она схватила Энн за руку. — Да, я забыла сказать, ему всего восемнадцать лет.

— Господи! Но тебе-то уже двадцать шесть, — растерявшись, пробормотала Энн.

— Ну, значит, я еще не такая старуха, — ответила Джейн, ткнув Энн пальцем в бок.

— А он здесь?

— Ты с ума сошла! Я не могла бы устроить ему такую пытку.

Официанты разнесли высокие изящные бокалы с шампанским, за ними последовали подносы с закусками. Маргерит Уитберн сама следила за тем, как обслуживают ее гостей. Она давала указания официантам, наблюдала, чтобы опустевшие подносы были немедленно заменены полными, чтобы всем хватило столовых приборов и чистых бокалов, и официанты при ее приближении вытягивались во фрунт. Маргерит считалась образцом хорошего воспитания всегда держала себя в руках и была готова к любым неожиданностям.

От нее просто исходил дух старых денег. У нее была гибкая и тонкая фигура и белоснежная кожа, белизну которой еще больше оттеняли темные волосы, черные глаза и алые губы. Аристократически строгие линии ее персикового вечернего туалета подчеркивали стройность фигуры. Шею украшала камея, доставшаяся ей в наследство от матери. Маргерит постоянно держала ситуацию под контролем.

Так могла вести себя только женщина, сознающая свое высокое происхождение, исполненная силы, уверенности и властности и знающая цену своему высокому положению в обществе. И этим положением она была обязана своим предкам и наследству, оставшемуся от них. Она принадлежала к тому элитному кругу, который, будучи невероятно вежливым, всячески отталкивал от себя новичков. Многие старались попасть в это общество, но в результате оказывались в житейской пустыне с призрачными мечтами о том, что когда-нибудь все-таки станут членами эксклюзивных клубов Палм-Бич теннисного, плавательного, клуба «Эверглейдс» и подобных им. Маргерит была меценатом и возглавляла правления Общества четырех искусств и клуба «Гарден». Она делала большие пожертвования в пользу Красного Креста и на исследования в области сердечно-сосудистых и опухолевых заболеваний. Глядя сейчас на нее, Энн подумала: а знает ли Маргерит, что ее дочь Джейн унаследовала от матери это качество — умение делать добро? Джейн ежегодно переводила миллион долларов обществу помощи бездомным домашним животным, при этом никогда не указывая имени отправителя.

— Здравствуй, дорогая, — сказала Маргерит, задержав руку Энн в своей несколько дольше, чем требовало обычное вежливое приветствие, — какая приятная неожиданность.

— Я так рада вас видеть, миссис Уитберн, — ответила Энн. — Чудесный вечер.

— Надеюсь, ты останешься у нас на выходные, дорогая. Уже полгода ты не удостаивала нас такой чести.

— Она уже обещала, мама, — вмешалась Джейн.

— Да, да, это будет чудесно, — сказала Энн, думая о той новости, которую ей сообщила подруга.

— Завтра вечером мы играем в бридж, не хочешь ли составить нам компанию? — спросила Маргерит, ни на секунду не выпуская из виду остальных гостей. — А сейчас, пожалуйста, извините меня, мне нужно идти. Но мы можем поболтать завтра днем. — Она сжала локоть Энн и направилась в сторону дворецкого.

— Сейчас ему влетит по первое число, — прошептала Энн, продолжая потягивать из бокала шампанское.

— Потому-то я и хочу уехать послезавтра, — сказала Джейн, глядя на сливки городского общества.

Уже начались танцы на террасе под музыку Нийла Смита. — Мы решили потратить немного моих денег и поехать в круиз вокруг света. И у Пола будет возможность писать музыку.

— Она придет в ярость, — задумчиво сказала Энн, покачивая головой и продолжая думать о предстоящей беседе с Маргерит.

— Знаю, знаю. Она скажет: «Дни изобилия и роскоши могут смениться нищетой. Не расточай время понапрасну». А потом она…

— Джейн Уитберн, дорогая! Мы так давно не виделись, — прервал ее чей-то голос.

Обернувшись, Энн увидела женщину, которая приближалась к ним, изобразив на лице подобие улыбки.

— А-а, Гертруда, — отозвалась Джейн, сделав Энн знак глазами.

— Прошу прощения, — сказала Энн и встала, будто бы ей срочно потребовалось подправить макияж.

Она направилась к изящному арочному входу в гостиную. Высокие, около шести метров, белые оштукатуренные стены комнаты были украшены полотнами кисти Ренуара и Моне. Их венчал брусчатый потолок, а нижняя часть была отделана резными панелями из темного дуба, вдоль которых стояли вазы с цветущими розовыми азалиями и белыми гардениями. По гостиной сновали официанты с бокалами шампанского на подносах.

Лица гостей — и бронзовые от загара, и белокожие — с интересом обратились в сторону вошедшей Энн. На них читалось удивление внезапным появлением новенькой в их обществе.

— Если я не ошибаюсь, вы — Энн Грэм, — сказала миссис Райнлэнд, сухощавая дама в шифоновом туалете, с лицом, словно напудренным мукой.

Говоря это, она с подчеркнутым удивлением изогнула брови.

— Да.

— О-о, дорогая, я побывала на вашей персональной выставке в Музее современного искусства в прошлом году. Это было восхитительно! Вы, наверное, ужасно рады своему успеху.

— Сборник ваших фоторабот был просто превосходен, великолепен, сказала другая гостья, взмахивая кистью руки с ярко накрашенными длинными ногтями.

— Вы очень талантливый фотохудожник, мисс Грэм, — вежливо вступил в беседу сухопарый джентльмен.

Затем прозвучал чей-то мягкий голос с легким французским акцентом:

— А что заставило вас посвятить себя фотографии?

— Просто мне это очень нравится, — ответила она, и легкая улыбка тронула ее губы.

Все это началось как-то спонтанно. Отец подарил ей фотоаппарат «Брауни» в день ее двадцатилетия, и она, учась в старших классах школы и в колледже, увлеклась черно-белой фотографией. Энн с отличием окончила Стэнфорд, специализируясь в английской литературе, во время учебы она тем не менее не оставила своего увлечения. В ее снимках чувствовалось влияние таких мастеров, как Билл Брандт и Ансель Адаме. После годичного обучения в Сорбонне Энн начала работать фотокорреспондентом в журнале «Лайф» и в газете «Санди тайме», она разъезжала по всему миру по заданиям редакций, делала фотографии и брала интервью. Цепкость ее взгляда все более обострялась, и ее работы стали привлекать все больше внимания. Они начали появляться в журналах «Штерн», «Пари-матч», «Вог».