Ольга Егорова - Лекарство от любви – любовь

– Да успокойтесь вы, женщина… Что я могла перепутать? Мальчишка в розовой куртке стоял возле здания, минут через пять к нему подошел мужчина, и они ушли вместе…

– Куда? Куда они пошли?

– Да вон в ту сторону. Там кафе-мороженое. Вы проверьте, может, они вас там ждут…

Варя, даже не поблагодарив, сорвалась с места и выскочила из фойе. Огляделась по сторонам, отчаянно надеясь увидеть наконец Никиту. Не увидела – и бросилась бегом по направлению к кафе. Влетела внутрь – Никиты не было.

Не было, и здесь уж совсем глупо было бы пытаться спрятаться…

– Послушайте. – Она подошла к стойке и, умоляюще глядя на девушку за прилавком, спросила: – Я ищу мальчика. Он мой сын. Я должна была встретить его после спектакля, но опоздала, не смогла приехать вовремя. Скажите, вы его не видели? Ему девять лет, у него русые волосы, на нем розовая куртка с капюшоном…

Ответа долго ждать не пришлось. Девушка за прилавком улыбнулась:

– Видела, конечно… Они с отцом здесь только что были, ели мороженое… Никитой его зовут, да?

– Никитой, – ошарашенно повторила Варя. – А вы не ошибаетесь? Он точно был… с отцом?

– Нет, не ошибаюсь. Совершенно точно. Да вы не переживайте так, с ними все в порядке. Здесь сквер есть неподалеку. Может, они там вас ждут…

Варя, кивнув, выбежала из кафе.

Паршин. Значит, все-таки Паршин, насколько бы невероятным это ни казалось. Черт возьми, откуда он мог взяться? И как он мог узнать о том, что Никита в театре? Ведь никто не знает об этом. Никто, даже мама…

Оказавшись в сквере, она быстро прошла вдоль скамеек и повернула направо – там, насколько она помнила, должны быть какие-то детские горки или качели.

«Только бы ничего не случилось. Боже мой, только бы с ним все было в порядке. А с Паршиным… С Паршиным я разберусь как-нибудь, я ему объясню… Господи, только бы это и в самом деле был Лешка. Лешка, а не какой-нибудь чужой человек, который…»

Мысли оборвались – в этот момент она наконец увидела Никиту.

Он медленно шел вдоль аллеи, держа за руку какого-то высокого мужчину.

Это был не Паршин. Определенно не Паршин. Что-то знакомое было в его силуэте, но сейчас это показалось Варе абсолютно не важным. Никиткина розовая куртка с капюшоном, непокорный ежик волос на голове, темно-синие джинсы – а больше, казалось, она и не видела ничего.

– Никита! – закричала она. Ей казалось – громко. Но на самом деле от волнения голос куда-то исчез – Никита не услышал и даже не повернулся. – Никита! – снова крикнула она, уже ни на что не надеясь.

Мальчишка в розовой куртке замер и обернулся. А потом, прокричав радостно:

– Мама! Мамочка! – раскинул руки и бросился бежать навстречу.

– Никита! – послышалось из-за спины.

Не успел Герман обернуться, а Никита уже с криком бежал навстречу женщине, поджидающей его на повороте.

«Слава Богу», – отстраненно подумал он, пытаясь разглядеть ее, эту безответственную мамашу, которая опоздала почти на целый час.

«Вот ведь, – вздохнул Герман. – Явилась наконец. Любите меня, я с поезда…»

Раздражение невозможно было описать словами. «Вот и все, Герман Дмитриевич, волшебство закончилось. Сдал-принял, и еще неизвестно, может быть, эта особа сейчас попытается высказать вам все, что о вас думает…»

Все же, преодолев внутреннее сопротивление, он решил, что просто так уходить, даже не перебросившись с опоздавшей мамашей и парой фраз, не стоит. Хотя вполне возможно, что это просто отговорка и он всего лишь хочет продлить эти волшебные минуты, эти волшебные ощущения, которое знакомы любому отцу, держащему за руку сына. Любому отцу, который отнюдь не считает эти ощущения волшебными.

Он приближался, глядя на то, как Никита, повиснув на шее у матери, крепко обнимает ее. В тот момент, когда ребенок наконец опустился на землю, их разделяло всего лишь несколько шагов. Возможно, пять или шесть.

Женщина бережно отпустила сына, наклонилась, снова поцеловала в макушку и подняла лицо.

В этот момент Герман остановился и понял, что больше не сможет сделать ни шагу.

Потому что эта женщина была как две капли воды похожа на Варю.

То есть, вероятно, это именно Варя и была. Но поверить в это было невозможно – точно так же невозможно, как в существование жизни на Марсе. Нет, пожалуй, даже еще невозможнее…

И тем не менее это была она.

«А ведь она говорила, что сына у нее зовут Никита», – отстраненно подумал Герман. И продолжал, замерев в полной неподвижности, смотреть на нее.

Она была прекрасна. Нет, ее нельзя было назвать красивой или уже тем более симпатичной. Она была – прекрасной.

Эти удивительные волосы, которые так беспечно развевались на ветру – жидкое серебро, необыкновенные волосы, вот ведь, оказывается, какое великолепие скрывала ученическая коса. А в глазах стояли слезы.

Наверное, именно эти слезы и заставили его наконец сдвинуться с места. Потому что, увидев слезы в ее глазах, он вдруг почувствовал, что должен смахнуть их с ее лица. Непременно, во что бы то ни стало прогнать эти слезы. Но все, на что он решился, – это только три шага. А оставшееся расстояние преодолеть уже не смог – ноги просто отказались слушаться.

– Герман, – тихо проговорила Варя. – Так это вы?

– Это Герман, мама, – затараторил счастливый Никита. – Мы с ним давно познакомились. Еще в поезде… В театре он случайно оказался. Знаешь, он директор детского дома…

– Знаю. Здравствуй, Герман.

– Здравствуй, Варя. – Собственный голос показался ему чужим. – Ты извини, что так получилось. Мы время от времени выходили из аллеи и выглядывали на площадку. Но тебя все не было… Извини, что заставили тебя волноваться… Варя, ты плачешь…

Она плакала. И их разделяли три шага.

Всего лишь три шага – только Герман знал, как сложно порой бывает преодолеть даже такое пустяковое расстояние.

«Ну же, – мучительно простонал он. – Сделай их. Всего лишь три шага…»

Он даже не понял, как это случилось – расстояние между ними вдруг сократилось, хотя он точно знал, что так и не смог заставить себя сдвинуться с места. Но ее глаза вдруг оказались рядом, совсем рядом – бережно прикоснувшись пальцами к ее щеке, он смахнул слезы.

– Не плачь.

– Уже не плачу.

Кажется, это она сама шагнула к нему. И обняла за плечи, прижавшись лицом к груди. Запах ее волос, ее кожи и губ заставил его почувствовать пьянящую слабость. А она, спрятав лицо у него на груди, все-таки всхлипнула. И еще раз…

– Не плачь, Варя… Все в порядке, все хорошо… Не плачь… любимая…

У него уже не было сил сопротивляться – он все-таки прикоснулся губами к ее волосам, к ее виску, к ее нежной шее. И повторил:

– Любимая…

И прижал ее к себе крепче, уже зная, что не отпустит никогда. Ни за что на свете не позволит ей больше уйти из его жизни.