Мария Арбатова - Визит нестарой дамы

– Ну как он тебе? – спросила я в подъезде.

– Идиот, ему надо было пять раз сказать, чтобы он выписал квитанцию для налоговой инспекции.

– Какой еще инспекции?

– Я оформила тебе командировку от нашего театра, ты должна будешь помочь мне со спектаклем по русской пьесе.

– Но я завтра уезжаю, – удивилась я.

– Отлично, после ухода гостей у нас будет целая ночь, – невозмутимо ответила Герда.

– Но как тебе его внешний вид? У меня чуть крыша не съехала от потрясения.

– Обычный таксист. У нас много трансвеститов работает таксистами. Он, с одной стороны, на работе, с другой – на сцене. Для них это очень практично.

Я почувствовала себя такой же идиоткой, как в момент обнаружения сумки в купе.

Когда после пресной вечеринки, в течение которой ели креветки, жаренные с зеленым салатом, десять представителей гамбургской богемы, сплошь одетые в черное, разошлись по домам, мы с Гердой уселись в белые кожаные кресла. Ее новый муж, актер, лет на семнадцать моложе, расставлял тарелки в посудомоечной машине, убирал кухню и гостиную и разучивал новую роль под магнитофонную запись.

– Ну как он тебе? – спросила Герда, жгучая полноватая красотка.

– Да уж получше Соколова.

Лет пять в России и кучу денег она убила на пейзажиста Соколова, пьющего импозантного альфонса патриотического розлива. Она снимала ему жилье, в котором кого он только не трахал в ее отсутствие, таскала его мазню на Запад и загадочным способом пристраивала. Она даже хотела родить от него ребенка, уже имея двух взрослых, пока ей не объяснили, как глубоко проспиртован соколовский ген.

Не знаю, сколько бы это продолжалось, не застукай она однажды пейзажиста на бойкой дворничихе, приехавшей в Москву из Великих Лук с целью со временем составить конкуренцию Синди Кроуфорд в модельном бизнесе.

– Меня все время обманывают русские мужчины, – жаловалась она тогда, – я им верю, потому что я не понимаю интонации.

– Этот еще и кухню после гостей убирает, – похвалила я.

– У нас все мужчины убирают кухню, не забывай, в Европе были две великие феминистские революции.

Собственно, она хотела, чтобы я хирургическим способом извлекла ляпы в эскизах костюмов и декораций спектакля по пьесе русской драматургессы, а там их была полная корзина. И по сцене героиня бегала в рваных колготках, что означало тяжелый ход экономических реформ, и новый русский во время полового акта придерживал на пояснице кобуру, что означало высокий криминоген, и в квартире пожилого любовника стояла статуя Ленина, что означало его партийное прошлое, и молодой музыкант был в среднеевропейском прикиде, хотя и приехал из Рязани. Мы набрасывали костюмы героев, бутафорские мелочи, и я обещала прислать ей из дома ручную мясорубку для сцены героини с пожилой матерью, потому что Герда никак не могла понять, как может выглядеть ручная мясорубка, хоть и содержала пять лет Соколова. И мы долго говорили о Димке, хотя Герда мало понимала мой пафос.

– Почему ты все так драматизируешь? – спросила она. – Эмиграция – это часто трагедия, но не всегда неудача…

А еще мы спорили. Она говорила, что в архаической живописи из-за обратной перспективы величина объекта определяется его значимостью для художника, и в этом смысле постмодернизм – только возвращение. А я утверждала, что композиции необходимо учиться, чтобы художник сохранил адекватность в моделировании мира… И я говорила, что, прогнозируя судьбы российской культуры, совсем не стоит анализировать сегодняшнюю западную культуру, потому что даже насморк у двух разных людей протекает по-своему…

…Я проснулась от телефонного звонка и долго не могла сообразить, где я и с какой целью; когда наконец хрипло сказала «алло», в трубке появился Валерин голос.

– Здравствуй, – сказал он. – Во-первых, я очень соскучился, а во-вторых, что ты делаешь у Аськи?

– Во-первых, я тебе не верю, а во-вторых, сплю, – сказала я, защитной злобностью прикрывая истошную нежность.

– Я не мог позвонить, прости. Здесь сложно с телефонной связью, – промурлыкал он.

– В Прибалтике сложно с телефонной связью? – ехидно поинтересовалась я.

– Если ты меня не бросишь, то я скажу тебе правду.

– Говори, все равно брошу, – предупредила я.

– Я не в Прибалтике, я в Чечне.

– А зачем было врать?

– Чтоб ты не беспокоилась.

– А я и не беспокоюсь, – что за дела? Почему меня надо за нос водить?

– Я завтра прилечу.

– Обещал сегодня.

– Так вышло. Будешь рада?

– Посмотрим, – не то чтоб я собиралась закатывать сцену, а почему-то командировочная накладка показалась очень обидной. Не сама по себе, а в свете Димкиной материализации, ведь Валера должен был знать, чувствовать, что он мне здесь нужен. У меня, конечно, идиотский характер, я быстро завожусь и потом жалею. Но я совершенно не поняла, почему со мной играют в кошки-мышки. Я заснула и видела во сне, как мы ругаемся с Валерой, он такой загорелый, привез мне фруктов из Чечни в плетеной корзине, а я выбрасываю фрукты и кричу, что меня не устраивает брак, в котором люди не доверяют друг другу, а он смеется и обнимает меня, и от него пахнет табаком и коньяком, и у меня кружится голова, когда он меня так обнимает…

И вдруг я проснулась от ужаса. До меня наконец дошло, что в Чечне идет война… Я лежала, похолодев от ужаса и омерзения к самой себе… Я лежала так долго. Может быть, час. Потом раздался звонок в дверь.

Димка стоял на пороге, глаза и щеки у него горели.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела! – заорал он.

– Натешился? – спросила я вяло.

– Сейчас тебя буду тешить.

– Не хочу, – промямлила я.

– Тебе дозвонился твой крендель?

– Да. Он в Чечне. Завтра прилетает.

– В Чечне? – переспросил Димка. – Но ведь там война!

– Война, – огрызнулась я. Только моя автопилотная жизнь без заглядывания в газеты и телевизор могла так долго маскировать, куда Валера ехал. Ведь можно было догадаться по обрывкам телефонных разговоров! Боже, какое я бревно! Вдруг с ним что-то случится!

– Пойдем скорее! – заорал Димка и поволок меня из Аськиного дома. Он был перевозбужден, как малыш после дня рождения, когда гости ушли, а он хочет куда-то бежать, зачем-то прыгать.

В детской я обомлела. Все эти догорающие свечи, серебрящиеся бокалы, брошенные тарелки и блюдца с деликатесами… Все эти запахи пряного, мясного и шоколадного, золотые обертки и ужимки орхидей, смешанные с летними сумерками… Просто голландская жирная парадная живопись имени законченного праздника. Все-таки всегда умел создать атмосферу, подлец!

Он запихнул меня в кресло, дал в руки стакан с шампанским и включил видео. Сам же трепыхался на стуле, как попугай на перекладине, покачивая ногой, пританцовывая всем телом, расстегивая, расхристывая и сбрасывая женское убранство. Даже притащил какой-то гель, потихоньку отклеил ресницы и бросил их в чистый бокал. Я медленно приходила в себя, хотя думала только про Валеру.