Мария Арбатова - Визит нестарой дамы

Тихоня: – Это потрудней будет.

Васька: – Ты про это уж точно все знаешь.

И всем как-то стало неловко. Все вспомнили. Димка быстро встал и пошел.

Димка: – Я боюсь, свинина подгорит.

Ёка начала ножом разбалтывать напитки в стакане, подливать к ним соки, пробовать. Все сосредоточенно уставились на нее.

Глупая была история. Димка все всегда раньше всех разнюхивал, вот он и притащил Солженицына. Все были еще зеленые, особо в компании не диссидентствовали, но марку держали. Димка притащил, уговорил Ёку в ее учреждении размножить. Тогда ксероксов не было, было громоздкое слово «ротапринт». Ёка за бутылку все устроила. Они еще с Тихоней не жили, а женихались, и Ёка ночевала в общежитии.

Первым истерику закатил Тихоня. Его папаша обнаружил текст, красочно объяснил, сколько и каких условий за это дают, и велел вернуть дарителю и выяснить, где взяли. По счастью, ее нигде не взяли, а записали на магнитофон с вражьего голоса, а потом распечатали на машинке. Будь какой другой источник, не факт, что Тихоня не заложил бы Димку папаше. С Тихоней ведь была история в шестом классе, Димку за сильное хамство математичке пытались пугнуть переводом в другой класс, и на собрании классная руководительница устроила голосование по этому поводу. Димка был любимцем, и против было всего пять-шесть подлиз, каково было наше потрясение, когда среди них обозначилась Тихонина рука.

– Как ты мог? – спрашивали мы на перемене, обступив Тихоню и разглядывая, как экзотическое животное.

– Она сказала, что будет стоять возле меня и смотреть в глаза, – доверительно объяснил он.

Второй по вопросу Солженицына выступила Пупсик, поучительным тоном поведав, какая у нее умная мама, как изобретательно она положила рукопись в кастрюлю для плова, как аккуратно сожгла и как долго рассказывала о несчастных диссидентских судьбах.

Димка сидел у меня с ушибленным выражением лица.

– Понимаешь, что это такое? – говорил он. – Это правосознание домашнего скота. Ведь они выросли в Москве, учились в престижной школе, прочитали много книжек, претендуют на нравственную полноценность!

Кстати, Васька тусовался по комсомольской части. На какие-то съезды ездил, но с Солженицыным вел себя прилично. Все сделали вид, что забыли, но пауза читалась громче противоугонной сирены.

Пупсик (с вызовом): – Да, нам, гагарам, непонятно наслажденье вихрем бури… Что ж нас теперь – убивать за это?

Васька: – Убивать не надо. Но о своем месте помнить должны. Шестерка – она и в Африке шестерка.

Вошел Димка с роскошным Аськиным блюдом, набитым горячим. Мне даже захотелось есть от этого зрелища, я стянула со стола миску с салатом, поставила на колени и начала жевать.

Пупсик: – Я раньше думала, что меня нельзя любить. Что у меня не может быть своей жизни. Что я только все время должна кому-то, виновата перед кем-то… Я утром просыпалась и видела не солнышко в окне, а список не сделанных дел. А теперь мне сорок лет. И у меня не будет другой жизни. И я уже не научусь жить легко, весело, как другие…

Димка (раскладывая еду по тарелкам):

– Кто это тут у нас легко и весело?

– Это я, – захихикала я.

– Не хихикай так громко, салатом подавишься, – одернул Димка.

– Добренький, – заметила я.

– Не отвлекайся. – Вид у него был уж больно важный.

– Мы так внимательно только во время путча на экран смотрим, – съязвила я.

– Смотрели бы так внимательно друг на друга, у вас бы путчей не было! – вдруг гаркнул он.

– Многозначительный дурак! – завершила диалог я.

Пупсик: – Ну есть ведь какие-то другие. У которых все само собой. Я так никогда не смогу, но я хочу обустроиться, чтоб мне было хорошо и спокойно. Разве у меня нет на это права?

Ёка (жуя): – Право-то есть… С ума можно сойти, как свинина приготовлена!

Васька: – Это капуста, что ли, такая?

Ёка: – Спаржа, патриот!

Тихоня (наливает водки): – Давайте выпьем. За всех нас.

Пьют. Пауза.

Пупсик: – Ёка, ты меня прости, я много раз тебе делала больно.

Ёка: – Да ты ешь, ешь, а то остынет.

Пупсик: – Но я ничего не умела тогда. Я нечестно играла. Но это не из подлости было. Это из страха было.

Ёка: – Мне пафосу не надо. Я это не ношу. Ешь лучше.

Пупсик: – Мне самой казалось, что он любит тебя, а мной просто хочет с тобой рассчитаться. А когда я узнала, что ты таблетки приняла, я сама чуть не умерла (вытирает слезы).

Ёка (вздыхает): – Да ладно вам с этими таблетками. Сто раз уже сказано, я одну всего приняла, остальные в туалет спустила, а упаковку на стол специально бросила. И Тихоню я, конечно, с дерьмом мешала. Любила я его. Но не такой мне нужен был. И жизнь была нужна не такая.

Тихоня: – Надеюсь, теперь ты получила такую жизнь?

Ёка: – Да пожалуй, опять нет. Только тут уже никто не виноват…

Димка: – Опять «кто виноват?»

Ёка: – Сама и виновата. Денег много, а внутри вытоптано.

Пауза.

Васька (замявшись): – Ты, Тихоня, вот что… Если тебе интересно мое мнение… Если оно тебе, конечно, интересно…

Тихоня (напряженно): – Интересно. Конечно, интересно.

Васька: – У тебя ведь перо ловкое. У тебя ведь лучшие сочинения в классе были. Я твоими статьями зачитываюсь.

Тихоня (робко): – Спасибо.

Васька: —Ты вот только про говно не пиши. Нехорошо это. Это длинный разговор, Тихоня.

Тихоня: —Давай поговорим.

Васька: – Надо сесть, взять водочки и поговорить. Нельзя ведь так писать, люди ведь читают.

Пупсик: – Ты сам-то – антисемит. Молчал бы!

Пауза.

Тихоня: – Думаешь, так все просто. Газеты – это машины культуры, и управляют ими деньги. Газета, она сама все контролирует, хочет – понижает ценность каких-то вещей, хочет – повышает. И я в ней не главный редактор, я ничего не решаю. Я только решаю, хочу я держаться на плаву или нет.

Васька: – И на хрена тебе на такой плав жизнь гробить?

Тихоня: – А что ты мне предлагаешь? В инженеры возвращаться? Сам знаешь, какой я инженер!

Пауза.

Ёка: – Жаль, Димки нет. И Ирки.

Пауза.

Пупсик: – Вы меня извините, но нам пора. У меня голова очень сильно заболела. Вы меня извините (встает, идет к двери). – И у нас бензина очень мало…Прямо не знаю, как доедем. (Останавливается, Тихоне): – Ну идем же.

Тихоня (встает): – Извините. Странный вечер получился.

Пупсик: —Я вас всех очень люблю. Мне за все стыдно.

Ёка (Пупсику): – К мясу-то не притронулась! Тебя звать – только харчи портить! Ладно, пошли, налью я тебе, так и быть, бензина… (Встает.)

Тихоня (Димке): – Извините. Спасибо за все.

Димка растерянно кивает. Все, кроме Васьки и Димки, исчезают с экрана. Стук хлопнувшей двери.

Васька (просветленно): – Пошел я, я их догоню (выходит).

Димка подбегает к окну, наблюдает в окно, закуривает, садится, снимает очки, растерянно смотрит по сторонам, вспоминает про видео, показывает ему кукиш, подходит и выключает. Экран темнеет.