Эдна Ли - В паутине дней

И вот я неслась обратно по той же дорожке, твердя себе: "Не думать – чтобы не сойти с ума". Но в этих словах не было спасения, они были не в силах заставить меня забыть о тех минутах, которые я только что пережила. Они вновь и вновь возвращались ко мне, как кошмарные видения в болезненном сне. Распростертое обнаженное тело Таун – опускающийся и поднимающийся хлыст, свивающиеся и развивающиеся плети. И ужаснее, чем кнут или Таун, лицо Сент-Клера, всегда такое безжизненное и безразличное, теперь бешеное и безумное, с глазами, горящими при свете лампы, как у Дикого зверя.

Теперь я знала тайну Семи Очагов – знала, причину поджатых губ и косых взглядов, с которыми о них говорили, – знала также, что сломало Лорели, что висело над домом и над всеми, кто жил в нем, как в отвратительном чаду, и был оторван от нормальной жизни, словно в недостижимой бездне. "Неудивительно, – кричало все внутри меня, – что за слухи пошли, когда я добровольно присоединилась ко всему этому. Вот о чем знал Руа. Вот что он имел в виду, когда сказал: "Я должен был предупредить вас". Вот о чем кричала тогда Лорели: "Меня втянули во всю эту мерзость – теперь я и сама стала частью этой мерзости". И теперь, вспомнив все это, я вспомнила и о своих честолюбивых мечтах, и чуть не задохнулась от стыда; даже когда я стала убеждать себя: "Я же не знала – откуда я могла знать?" Слова только подтверждали, что я играла в прятки сама с собой, и не приносили утешения.

Но что же тогда с Руа? Приходил ли он тоже один по этой дорожке к дому Таун? Было ли это соперничество братьев из-за Таун? Или Сент-Клер, подозревая, что я угрожаю его планам, затянул этой виной, как удавкой на шее, Руа, чтобы задушить мои чувства к нему? И если это правда (а я уже верила в это), был ли Руа действительно отцом мальчиков Таун? Или Сент-Клер тоже приписал ему это? Если так, значит, я презирала Руа за то, в чем он не был виноват, отвергла его любовь, потому что считала это позорным!

Теперь, пробираясь в темноте, я увидела, как в зловещем луче света, свое будущее. Но даже теперь я еще могу спастись. Я должна освободиться от Сент-Клера и от той мерзости, которой, выйдя за него замуж, покрыла и себя. Продолжать оставаться его женой, зная обо всем, значило примириться с этим невероятным злом. Лорели терпела это, но я никогда не смогу. И как страдалец, мечтающий об избавлении от боли, я представила себе, какая славная жизнь у меня могла бы быть без него. Я видела Дэвида, Руперта и себя живущими вместе в радости и здоровье, я размечталась об этом, как голодный о куске мяса.

И все-таки, уже добежав до своей комнаты, я была охвачена чувством безнадежности. Чтобы избежать кошмара, я должна оставить Семь Очагов, но к Семи Очагам я была крепко привязана – привязана будущим Дэвида и Руперта, которому они должны принадлежать; привязана своим рисом и хлопком; и больше всего привязана чем-то, что сильнее меня, что не позволяет мне скитаться по свету с Дэвидом на руках, бездомной и отверженной.

А если заставить Сент-Клера исчезнуть из Семи Очагов? Как только такое решение проблем возникло в моем воображении, я сразу представила себе Семь Очагов, свободные от хозяина; но холодная логика разбила эту идею. Каким образом могла я избавить это место от его присутствия? Или я верила, что неведомый и далекий Бог ударит в него молнией и высечет его из моей жизни?

Прислонившись к двери, я рассмеялась при этой мысли, и смех прозвучал горько и зловеще в темноте комнаты. Нет, в это я не верила. "Бог мне не поможет, – сказала я себе. – И почему он должен делать это? Этой паутиной я оплела себя сама. Сама должна из нее и вырваться".

Эту ночь мне никогда не забыть. Как я лежала на кровати, ворочаясь без конца, поднималась и сидела у окна, глядя в него невидящими глазами, я напоминала себе одну старуху, что жила неподалеку от нашего приюта. С трясущейся головой, она обычно сидела у себя во дворике с кучей лоскутков для одеяла на коленях и постоянно перебирала их, пытаясь составить узор, но всегда безуспешно. Так и я в ту ночь пыталась составить план, как освободиться, но не жертвуя при этом тем, чего я добилась тяжким трудом.

Но даже размышляя над таким планом, я чувствовала, как это безнадежно. "Ведь кто, – спрашивала я себя, – перебирая один случай за другим, кто поверит обвинениям, которые я могла выдвинуть против Сент-Клера?" Не иначе как за игру воображения примут мои догадки о смерти Лорели, и о его охотном согласии на условия ее завещания, о подлинных причинах женитьбы на мне? И даже если к моим подозрениям прислушаются, как я смогу доказать их? Даже этот Хиббард, сам обвинивший его, вряд ли станет помогать мне.

Но из всей путаницы этой бессонной ночи я все же кое-что вытянула. Это касалось Таун. Сидя у окна и наблюдая, как ночное покрывало поднимается и приоткрывает лицо спящей природы, я вспомнила слова из завещания Лорели, и они подсказали мне, как я могу избавиться сама и избавить Семь Очагов от Таун.

Я внимательно повторяла эти строки: "… может оставаться на плантации Семь Очагов до тех пор, пока пожелает, и должна получать кров, пищу и одежду". Но что если Таун больше не пожелает оставаться в Семи Очагах? Что если по собственной воле покинет эти места? Тогда это условие Лорели мне уже не надо будет выполнять, а Семь Очагов будут избавлены от нее самой и от того, что влечет за собой ее присутствие здесь.

Да, я должна позаботиться о том, чтобы Таун по своей воле покинула Семь Очагов, и заняться этим надо сегодня же, как только Сент-Клер уедет в Саванну, куда он собирался, как мне было известно, потому что я слышала, что он приказал Вину быть готовым отвезти его в Дэриен.

Поднявшись, как обычно, в шесть часов, я пошла на кухню отдать распоряжения насчет завтрака. После этого я снова стала обучать Тиб ухаживать за Дэвидом. Это было довольно утомительно, но в тот день я наконец была вознаграждена и с облегчением отправилась за подносом для Руперта, который в тот день проснулся снова слабым и вялым. Наверняка через день-другой я смогу оставить Дэвида на Тиб, если мне придется ехать в Саванну.

Только я принесла поднос с едой Руперту, который сидел в кресле у окна, безо всякого интереса глядя в сад, как вошла Марго и сообщила, что Сент-Клер желает видеть меня в гостиной. Повязав Руперту салфетку и задержавшись, чтобы уговорить его приняться за обед (последние дни у него был плохой аппетит), я пошла в гостиную, где Сент-Клер, разодетый как франт, ожидал, стоя у камина, на пороге остановилась и нетерпеливо спросила:

– Вы хотели видеть меня?

– Да.

Я подождала, пока он заговорит, но он не торопился, я так же нетерпеливо бросила:

– Слушаю вас?

– Я хочу знать, когда вы собираетесь продавать рис и хлопок?