Наталья Калинина - Паэлья от Синей Бороды

По коридору дальше находилась спальня. Наша спальня. Разглядывая огромную кровать, то ли старинную, то ли специально сделанную «под старину» – высокую, с металлическим каркасом, декорированным завитушками и лепестками, я испытала некоторое беспокойство и волнение, думая о предстоящей ночи. Хоть мы с Антонио были мужем и женой уже не только по документам, от последней (и второй по счету) нашей «супружеской» ночи до предстоящей пролегла пропасть в два месяца и почти в четыре тысячи километров. Километры между нашими странами. Два месяца, которые мы жили врозь, каждый в своей стране, ожидая, когда будут готовы мои бумаги на выезд.

– Это наш… – Антонио пощелкал пальцами, вспоминая слово и, не вспомнив его, произнес на испанском: – Наш дормиторио.

– Наша спальня, – поправила я его.

– Да, да! Спал-лня, – букву «л» он произносил без смягчения, но как-то по-особому раскатывая ее на языке, будто ириску. – А теперь идем в твой комната.

Моя комната находилась примерно «на границе» двух половин этажа, и к ней вели два коридорчика: от старой лестницы, по которому мы уже прошли из салона, и от второй, еще пока не показанной мне. Комната оказалась небольшой, метров девять, из мебели в ней были небольшой диванчик, шкаф для одежды с ящиками и трюмо. Но что больше всего понравилось мне, так это персональная ванная комната, смежная с комнатой, отделанная светло-салатовым кафелем, с зеркалом и стеклянными полочками для моих косметических приндалежностей. Отдельная ванная – пик вожделения.

– Миленько, – одобрила я и оглянулась на нетерпеливо ожидавшего моей реакции мужа. – Мне нравится.

Антонио молча кивнул, но было заметно, что очень обрадован тем, что угодил мне.

На второй половине этажа вдоль второго коридорчика, ведущего через салон уже к отремонтированной лестнице, располагались три гостевые комнаты. Стандартные, похожие на гостиничные номера, с минимумом мебели, с примыкающими к ним ванными комнатами. Абсолютно современные комнаты с новыми тонкими обычными крашеными стенами. Видимо, раньше здесь было одно цельное помещение, которое при реставрации разбили на небольшие гостевые комнаты.

– Тебе нравится дом? – спросил меня муж по-русски.

Но не успела я ответить, как в дверь постучали. В комнату вошла некрасивая женщина: возраст ее было сложно определить. Она была одета в широкую футболку и мешковатые джинсы, которые обтягивали полные короткие ноги и проигрышно подчеркивали низкий огромный зад. Черные волосы женщины были туго стянуты на затылке в скучный узел, открывая скуластое смуглое лицо третьеплановой героини латиноамериканских сериалов. Цепко скользнув по мне колючим взглядом угольно-черных глаз, она словно нехотя разомкнула тонкие и высушенные солнцем губы:

– Ола.

– Ола, – поприветствовала я ее.

– Это – Роза, – представил мне женщину Антонио. – Она помогает… Она делает это.

Не найдя слов, он изобразил, будто метет пол. Я поняла и засмеялась:

– Убирает дом!

– Да! Да! У-би-рай-ит.

– Очень приятно, Роза, – с улыбкой обратилась я к женщине, хоть та, конечно, не понимала русского и напряженно следила за нашим коротким диалогом с Антонио на незнакомом для нее языке. Но я надеялась, что моя улыбка покажет этой женщине с насупленным лицом мое расположение к ней.

Роза, проигнорировав улыбку, повернулась к Анитонио и что-то эмоционально застрекотала ему. Голос у нее оказался низкий, хриплый и шел в диссонанс с певучим, обворожительно-мягким голосом мужа, речь которого лилась мелодичной песней, тогда как речь женщины вызывала у меня ассоциации с треском сухих сучьев.

Антонио, видимо, дал Розе некоторые инструкции, и та, еще раз недовольно взглянув на меня, удалилась. Я ожидала, что после ухода домработницы муж поведет меня и дальше показывать дом, но Антонио повернулся ко мне и сказал:

– А комер! [3]

Есть мне хотелось, я немного расстроилась из-за того, что приходится прерывать осмотр дома. Оставался еще этаж, я указала пальцем на потолок и спросила, тайно надеясь, что Антонио покажет мне сейчас и третий этаж:

– А там что?

– Ни-че-го, – по-русски и по слогам ответил он, как показалось мне, недовольно. Показалось, потому что на его лице тут же появилась невинная улыбка:

– Ремонт. Но. Не работать…

И он, чтобы его слова стали мне более понятны, изобразил жестом, будто запирает дверь. Об этом он тоже писал мне – что дом почти готов, но последний этаж все еще нуждается в реконструкции. Я бросила полный сожаления взгляд на лестницу, ведущую на третий этаж, и, чуть замешкавшись на площадке, стала спускаться в столовую вслед за мужем.

…Если бы в этот день, первый в этой стране, мне удалось хотя бы на мгновение заглянуть в будущее, я бы, наверное, не мешкая, собрала вещи и под любым предлогом вернулась на родину. Но даром предвидения, к сожалению, не наделена.

Я благополучно проспала время завтрака и пробудилась уже тогда, когда стоило заботиться о полновесном обеде, а не о чашке чая и бутербродах, составляющих мой привычный утренний рацион.

Антонио в комнате не было, что не удивило: он писал мне, что по старомодной привычке встает ни свет ни заря.

Джинсы и футболка с длинными рукавами так и валялись с вечера в кресле. Одевшись, я прошлась по спальне, разминаясь от сна и стараясь не глядеть на разобранную постель, которая звала обратно и сулила самые медовые сны, которые бы компенсировали плохую ночь. Спала я беспокойно. Даже не спала, а находилась в какой-то странной, тягучей, как разогретая карамель, и быстро тающей дреме. Моему сну мешали звуки, которые издавал этот дом, словно страдающий бессонницей старик. Хотя мне казалось, что никого, кроме нас с Антонио, здесь быть не должно: укладываясь спать, я увидела в окно торопливо направляющуюся в сторону поселка домработницу Розу. Но дом, казавшийся днем тихим, ночью будто ожил и наполнился звуками. Какие-то стоны или вздохи, от которых я проснулась в первый раз и вначале подумала, что во сне стонет мой муж. Но нет, Антонио спал спокойно и бесшумно. Второй раз меня разбудил громкий стук упавшего тяжелого предмета, и, испугавшись, я еще долго лежала без сна. А под утро мне показалось, будто с тихим шумом приоткрылась дверь в нашу спальню и раздались тихие, крадущиеся шаги по направлению к кровати. Я не решилась открыть глаза, так и лежала, крепко зажмурившись, пока шаги не прошелестели обратно к двери. Недостатка в воображении у меня нет, а ночью, щедро подпитываемое темнотой и звуками, оно сорвало бы овации, если бы мне вздумалось обратить его в творчество. Представляя себе бог знает что, я пугливо жалась к спящему мужу, который впервые за непродолжительный период нашего знакомства стал мне по-настоящему родным и близким лишь потому, что вот так, обнимая его, я могла разделить с ним свои страхи. Между нами в эту ночь ничего не было: Антонио благородно решил дать мне отдохнуть с дороги и выспаться. Знал бы он, что за эту ночь я устала так, как не уставала за полный рабочий день.