Пола Сторидж - Желтая долина, или Поющие в терновнике 4

Этот Брэфорд, законченный алкоголик, скрытый честолюбец, не находил своим силам никакого иного применения, как затевать разборки и впадать в беспробудное пьянство; он всегда поступал подобным образом, когда напивался до полусмерти. Он постоянно стращал узников, говоря, что делает так, «чтобы неповадно было и впредь», а потом мрачно шутил, что таким образом «пресекает зло в самом его зародыше».

В ледяной ночи до самого рассвета разносились по всему лагерю ругательства наказуемых.

Нет, люди капитана не били заключенных, если бы факт хотя бы одного избиения выплыл наружу, и сам Брэфорд, и его подчиненные попали бы под суд, скандал на всю страну был бы неминуем, и капитан после этого не только бы распрощался с погонами, но, чего доброго, и сам бы угодил за тюремную решетку…

Но разве мало способов сделать человеку больно, не избивая его?

Разве нельзя заставить заключенных болтаться на продуваемом всеми ветрами турнике почти всю ночь, выдавая это за «оздоровительные процедуры»?

Разве трудно было заставить убирать их плац «до последней пылинки», как любил выражаться капитан, утверждая, что таким образом лагерная администрация борется с антисанитарией, которую развели сами же заключенные?

И теперь, в преддверии побега, нервы у заговорщиков были напряжены до последнего, крайнего, мучительного предела…

Потом неожиданно наступила тягостная, зловещая тишина – кое-кому из заключенных даже удалось немножко подремать, пока всех не разбудили и не погнали чистить бараки и готовить завтрак.

Оливер видимо, чтобы оправдать аванс, полученный от людей Уистена, сжав кулаки, рванулся было к полковнику и с ненавистью прошептал:

– Кишки из тебя выпущу! Ах ты, мерзавец, издеваться над такими хорошими людьми!

Однако его остановили:

– Обожди. Не все сразу.

Охранник удивленно вытаращился.

– Почему?

– Брэфорда мы захватим в заложники. Днем заключенные, посвященные в план (около пятой части от общего числа узников) занимались своей обычной работой, каждый из них собирался с силами, сосредотачивался на предстоящем побеге.

А время будто бы остановилось – оно едва двигалось, совсем как те моторные баркасы, которых так ожидали решившиеся на побег…

В полдень в бараке Патрика появился офицер, лейтенант Стоун – это был единственный профессиональный военный в гарнизонной охране (остальные были или переведенными за проступки из полиции, или бывшими военными жандармами, подписавшими контракт).

Его все так и называли – «профессионал».

Как всегда подтянутый и вежливый (для Патрика он был воплощением стопроцентного англичанина, надменного британца из колониальной литературы), безукоризненно выбритый, пахнущий отличной туалетной водой, он подошел к О'Харе и поинтересовался:

– Так значит, завтра у тебя день рождения, не правда ли?

Когда Патрик смотрел на лейтенанта Стоуна, ему на ум всегда приходили соответствующие страницы из прозы Киплинга – таких вот безукоризненных служителей британского государства, вроде бы положительных, но в то же время отталкивающих, потому что они служили делу зла, делу угнетения – таких людей, как этот лейтенант О'Хара ненавидел больше всего – и не только в колониальной литературе.

Стоун повторил свой вопрос:

– Так что насчет дня рождения?

О'Хара поморщился – вид Стоуна всегда был ему очень неприятен.

– Да, сэр.

«Профессионал», мягко улыбнувшись, иронически произнес в ответ:

– А я уже заказал шампанское… Патрик, который всеми мыслями был далеко отсюда – там, в Оксфорде, рядом с детьми, – тем не менее откликнулся в тон шутки:

– Так передайте же, пожалуйста, чтобы с ним поторопились…

Заключенные, которые слышали их беседу, молча застыли вокруг.

А лейтенант Стоун, не обращая на них ровным счетом никакого внимания, звонко рассмеялся.

– Хорошо, – произнес он, разворачиваясь, – надеюсь, завтра встретимся…

После обеда пришел начальник лагеря, капитан Брэфорд, коротышка с бледным костлявым лицом и блестящей, словно смазанной коровьим маслом, лысиной. Гадко улыбнувшись, он обнажил два желтых клыка, одиноко торчавшие из беззубых десен.

Его тощая фигура внушала одновременно и жалость, и отвращение. Говорили, что этот человек был разжалован за какое-то серьезное должностное преступление, совершенное на службе то ли в Гибралтаре, то ли еще где-то, затем был неожиданно прощен начальством и направлен сюда, на острова – не стоит и говорить, что служба в должности начальника исправительного лагеря была для него отнюдь не синекурой.

Капитан Брэфорд всегда появлялся в обществе двух здоровенных полицейских, то ли собутыльников, то ли телохранителей, ни на шаг от него не отходивших и все время что-то вынюхивавших вокруг.

В этом не было никакой необходимости – лагерь существовал пять лет, и за это время на капитана никто никогда не поднял руки, не говоря уже о чем-то другом, но Брэфорд упорно продолжал везде таскать с собой своих охранников – не иначе, как для устрашения заключенных.

Внезапно – а такое неоднократно случалось с ним – глаза его вспыхнули злыми огоньками, а ноздреватая кожа утратила привычный землисто-пыльный оттенок.

Резким ударом ноги он выбил карты из рук двух заключенных, в тени развлекавших себя игрой.

– Нечего тут сидеть! – заорал капитан. – Делом занимайтесь!

Патрик еще подумал, что наверное только в подобные моменты в лице Брэфорда мелькает нечто человеческое…

Игроки бросились подбирать карты – одну за другой. Им приходилось очень сильно сдерживать себя, чтобы не взорваться…

Стоун, уже уходивший после беседы с О'Харой, резко обернулся, по всей видимости, желая проверить, заметил ли тот вспышку гнева его начальника.

Совершенно неожиданно взгляд Стоуна встретился со взглядом его недавнего собеседника. Он остановился, скорее всего, желая объяснить тому нечто очень важное, а потом с весьма решительным видом зашагал по направлению к кабинету Брэфорда – небольшой зловонной комнатушке в центральном корпусе, где бутылок из-под дешевого рома и пивных жестянок было больше, чем деловых документов.

После полудня капитан распорядился всем построиться во дворе.

Все, кто готовился в тот день к побегу, с тревогой переглядывались – узники начинали предчувствовать самое скверное.

Неужели…

Неужели капитану Брэфорду стало что-то известно об их планах?

Да нет, откуда…

Разве что среди посвященных в планы беглецов оказался кто-нибудь из стукачей – а такие в лагере были, и было их не так уж и мало.

Нервное напряжение немного спало только после того как объявили, для чего именно их согнали на плац: как выяснилось, начальство решило каждые семь дней, по понедельникам, лишать провинившихся заключенных ужина – «бережливости ради» и «в знак наказания».