Джин Флей - Чумазая принцесса

– Шею захотела сломать?!

– Нет! – беспечно мотнула я головой, отметая такие нелепые ужасы.

– Ты будешь меня слушаться?!

– Нет! – опять беспечно честно мотнула я головой.

В ответ из него посыпались какие-то нечленораздельные ругательства. Пока он так неистово богохульствовал, а я счастливо улыбалась, к нам приблизились два головореза, которые сообщили, что гость прибыл.

Фрэнк выпустил меня из рук, крепко схватил за руку и быстро потащил за собой. Но он меня не туда, куда надо, а в какую-то темную, подвальную дыру без окон втолкнул и окованную железом дверь запер, приставив двух охранников, которым сказал, что снимет с них головы, если они меня не уберегут.

В этом заточении мне пришлось черт знает сколько времени в бездействии протомиться, может, целые сутки или трое! Я не знала точно, в темноте со счета сбилась.

Когда наконец-то открылась дверь, я у Мадлен, моей горничной, утомленным, слабым голосом спросила:

– Которое число пошло?

Она охотно ответила:

– Перевалило за полночь, мадам.

На последующие мои наводящие вопросы Мадлен бойко протараторила, что ничегошеньки не знает, коли мадам о важных господах, так они давно поразъехались, а хозяин сказали, что не хотят мадам видеть, они должны отправиться к себе и не показываться им на глаза.

Я не поверила, но она излишне радостно побожилась, что ей-ей, мадам опять под арестом!

Я оскорбленно не стала пускаться в дальнейшие расспросы, а заперлась у себя, отослав ее к чертовой матери, и три дня вслед за тем из своей комнаты не выходила.

С Фрэнком я встретилась на четвертый день за обедом, к которому Ларри и Денни вернулись. Причем вел он себя абсолютно беззастенчиво, будто мы пару минут назад в мирном согласии расстались. Я постаралась взять себя в руки и не показывать виду, как меня всю распирает от негодования. И от греха подальше почти весь день провела с Денни и Ларри, встретившись с Фрэнком за ужином и еще, когда мне захотелось прокатиться на его самом лучшем призовом скакуне. Я сказала, чтобы его оседлали, но парнишка-грум, застенчиво улыбаясь, пробормотал, что его милость запретили седлать для мадам Сарацина.

Это уже перешло все мыслимые границы! Я помчалась к Фрэнку в кабинет за объяснением. Он оторвался от бумаг, когда я наклонилась к нему, опершись руками о стол.

– Почему Сарацина седлать запретил?!

– Ты можешь взять другую лошадь.

– А мне именно Сарацина надо!

– Он не для тебя.

– Так! – задохнулась я от возмущения, – теперь всегда по-твоему будет?!

Фрэнк утвердительно кивнул и, упирая на свое «я», внушительно проговорил:

– Кэтрин, ты будешь делать то, что я тебе разрешу! Я не намерен многое запрещать, но на Сарацина ты не сядешь! Он слишком зол и коварен, ты когда-то падала, я не желаю, чтобы нечто подобное повторилось.

– Тебе Ричард разболтал о том случае? Но я не падала, я вылетела через голову! Там темно было, а сейчас не темно. Прикажи, чтобы седлали!

– Нет.

– Значит, отказываешься, да?! Тогда, Фрэнк Ловайс, ты знаешь кто?! Ты – чума египетская! Вот ты кто! Я вообще не стану кататься! Буду со скуки умирать! Я и так за эти дни, считай, уже скончалась! И сейчас тут останусь и на твоих глазах совсем дойду! А ты смотри и радуйся!

Но он смотрел на меня недолго, пока я кресло поближе подтаскивала и пуфик для ног заносила и устраивалась на них; потом он невозмутимо уткнул свою голову в бумаги и ни разу не подглянул.

А я поерзала, поерзала и, видя такое безнадежное дело, встала и прошлась по кабинету, вокруг стола обошла, почитала у него из-за плеча, это меня не заинтересовало, подошла к окну, внизу Ларри увидела, и только хотела перемахнуть через окно, как Фрэнк опять самовольно вмешался, хотя это был второй этаж с надежными выступами, и настырно проводил меня, упирающуюся, к дверям, возле которых я вырвалась, встряхнулась всем телом, словно выкинутая за ворота, вольнолюбивая дворняжка, показала ему для острастки свой кулак и заспешила к Ларри.

Ну, что тут, в самом деле, с этим несговорчивым верзилой долго толковать, когда я сейчас с Ларри из лука постреляю, а потом сама Сарацина оседлаю и спрашивать ни у кого не стану!

Поиграв с Ларри и уложив его спать, я пробралась в конюшню и без труда оседлала их призового Сарацина, он у меня только раз бешено взбрыкнул, и полтора часа ездила, еле в темноте обратную дорогу нашла, а как возвратилась, увидела Фрэнка и нарочно Сарацина на задние ноги картинно резко осадила. Фрэнк из-за этого в лице изменился, а я еще вдобавок кубарем скатилась на землю и прошла мимо него с другой стороны Сарацина, как мимо пустого места, но далеко мне уйти не удалось.

Перепуганные прислужники Фрэнка перехватили у меня уздечку, а меня самое Фрэнк на нижних ступеньках сграбастал за шкирку и поволок в свою комнату.

И там он меня… там… ну, в общем, он меня там некрасиво выпорол! Ремень свой вытащил и выпорол! Юридического бакалавра выпорол! Каково?!

Я сначала разъяренно шипела, что он не смеет на бакалавра-то ремень поднимать! Но это его ничуть не утихомирило, а напротив, он ремень поднимал и методично опускал на беззащитную бакалаврскую задницу.

Но он зря надеялся, что я его о пощаде просить стану, ни одного звука не проронила, все в себе похоронила. Было не то чтобы нестерпимо больно, а как-то принципиально заедать стало. Это в наше-то время до такого неописуемого, древнего варварства дойти!

Когда он отшвырнул свой ремень, я хотела встать с кровати и несломленно удалиться к себе в комнату, но он гаркнул:

– А ну лежать! – и я была вынуждена остаться и всю ночь на животе по-пластунски проваляться. Лишь голову от него отворотила в знак возмущенного протеста, но он до меня больше не дотронулся, потому что спал. Я однажды из любопытства приподнялась на локтях посмотреть, правда ли спит? Выходило правда, глаза закрыты и совесть абсолютно спокойна!

Утром тоже совесть ни в одном глазу не заблистала, хоть они у него были открыты и внимательно осматривали дело его рук. Между тем там уже сильно покраснело и припухло! «Может, скоротечная гангрена началась? И я скоро навеки с белым светом распрощаюсь?» – с надеждой подумалось мне.

Но куда там! Он запретил мне вставать, принес бутылку и с необыкновенной тщательностью закрасил следы своего преступления в зеленый, маскировочный цвет.

Интересно, смоется эта краска когда-нибудь или нет? Мне теперь только в безлюдных, диких местах можно будет загорать и купаться. А вдруг он меня специально для своего пустынного острова готовит?

Такая мрачная перспектива не на шутку меня встревожила. Приподнявшись на локтях, я спросила:

– Фрэнк, ты меня на свой остров еще отвезешь?