Джин Флей - Чумазая принцесса

Однако, как потом оказалось, мы в самом деле не зря старались. Я призналась Фрэнку, что беременна, в тот день, когда мы вернулись в Большой Дом, но не сразу, а после того как Фрэнк привел меня в комнату, все стены которой были увешаны разными фотографиями.

– Когда мне становилось невмоготу, я приходил сюда, – сказал Фрэнк.

Большинство фотографий я видела впервые.

– Это из тех, что не получились? А почему ты забраковал их? По моему, отличные снимки, ты прекрасно вышел.

– Да неплохо. И невооруженным глазом видно, что я, как желторотый юнец, обожаю девочку, которую стараюсь не раздавить в своих объятиях. К сожалению, тогда еще не пришло время объявить ей об этом.

– Сейчас пришло. Можешь свободно объявлять.Ну, я жду, Фрэнк Ловайс, объявляй!

– Рыжая, не знаю, что такого есть в тебе и нет в других девицах, но ты безраздельно владеешь моим сердцем с тех пор, как я тебя увидел на дороге.

– Фрэнк Ловайс, я тебя тоже люблю. Можешь теперь поцеловать, но только поцеловать, я хочу дальше посмотреть.

Фрэнк меня поцеловал, правда, из рук не выпустил.

– А эта у тебя откуда? – я спрашивала о фотографии, где я стою на скале с ветром. – Ты же ее выкинул?

– Я выкинул другую. Эту Сид таскал с собой, пока я не прикарманил его бумажник.

– Я помню, Сид говорил, что у него бумажник пропал. Фрэнк, ты вот что, обещай не сильно волноваться, потому что это дело житейское и не у меня одной. Ну, обещай, а то я сейчас не скажу.

– Черт побери, что случилось?! – спросил Фрэнк, поворачивая меня к себе лицом и впиваясь встревоженным взглядом.

– Фрэнк, я беременна!

Я, конечно, знала, что такая сногсшибательная новость на кого угодно произведет сильное впечатление, но Фрэнк как-то слишком близко принял ее к сердцу. Стал белым, на пару секунд закрыл глаза, и когда открыл их, то там было что-то очень похожее на панический, животный страх.

Этот страх у него потом постоянно появлялся до самых родов, он почему-то вбил себе в голову, что рожать мне опасно, хотя я ему тысячу раз доходчиво рассказывала, как без осложнений, легко родила Ларри и что ему вовсе не обязательно все время торчать возле моей юбки, я здорова как лошадь, но он все равно торчал, даже ушел из-за этого в отставку из губернаторов. Он сказал, что это ему уже не нужно, он получил от жизни то, что хотел, и для него теперь самое важное сохранить главное свое достояние. Я пригрозила, что в следующий раз проговорюсь о беременности не на втором, а на девятом месяце, но это на него не подействовало, и под конец он дошел до такого скандального состояния, что пролез на сами роды. Пришлось из жалости кем-нибудь для него поскорее разродиться. Это оказался хорошенький мальчик, по одному тому, как он яростно завопил, я сразу поняла, что это вылитый Фрэнк, так оно и случилось впоследствии.

Оба постоянно требовали моего исключительного внимания, я разрывалась между ними, причем, когда я терпеливо объясняла Фрэнку, что он невиданный эгоист, и сам большой, а тот маленький, он должен любить и уступать ему, потому что это его собственный сын, он заявлял, не моргнув глазом, что, разумеется, он его любит, но это нельзя ставить ни в какое сравнение с его чувством к рыженькой девочке, он имеет на нее все права, и пусть этот парень в пеленках не рассчитывает оттяпать часть из них, у него в доме полный штат нянек, не считая Ларри с Денни, которые тоже крутятся возле этого сосунка, если я думаю, что такая орава не справляется, он может ее удвоить.

И я ничего не могла поделать с его эгоизмом!

Несколько слов о Ричарде. Фрэнк сказал, что тогда он с ним не дрался, он ему просто признался, как он меня всегда любил, тот понял, что у него нет никаких шансов, и уехал, но, несмотря на благородство Твикхэма, он не позволит ему когда-нибудь в будущем сшиваться возле меня; я не должна ему звонить, потому что это негуманно, парень должен навсегда забыть меня. Я согласилась и не звонила, а только Аннабел написала.