Лэрри Макмуртри - Чья-то любимая

Небо за окном было по-прежнему очень ярким, по солнце на нем переместилось, и теперь и в комнате стало совсем светло. Оуэн навсегда отбил у меня охоту к мотелям. В моем сознании такие спальни ассоциировались с его телом, опускающемся на мое. Когда мы с ним бывали в таких комнатах, я всегда стремглав мчалась к постели, где уже лежал Оуэн, и голова моя оказывалась у верхнего ее края. Я очень хорошо помнила, как это все было, особенно тот момент, когда голова моя упиралась в спинку кровати, и я начинала ощущать давящее на меня тело Оуэна. И это давление слилось со всеми другими. Это ощущение даже стало своего рода привычным, поскольку оно повторялось очень много раз.

Я встала с постели и попыталась направить свои мысли в более конструктивное русло. Пока я глядела в окно, вдали показался наш розовый «кадиллак». Он съехал на парковочную площадку мотеля. В машине было полно народу, в том числе и особ женского пола. Минуту спустя на небольшой парапет у озера вылез Винфильд. Он держал за руку девицу, которая была раза в два выше его ростом. У девицы были длинные великолепные светлые волосы. И она казалась совсем юной.

Я думала, что вся компания в конце концов пройдет в холл. Но они остались на улице. Поэтому я надела на себя какие-то чистые брюки и голубую майку и спустилась вниз. Все сидели на веранде. Джо пристроился возле другой девицы, тоже крупной и пышущей здоровьем.

У Эльмо вид был весьма невеселый, и никакой девицы при нем не было. Он сидел рядом с загорелым, высохшим и невысоким мужчиной, который при всем при том умудрялся выглядеть как истинный англичанин, возможно, из-за того жеста, каким он поправлял свои седые волосы.

– А вот и сама эта дама, – сказал Эльмо, когда я вышла из здания мотеля. – Можно сказать, это наша совесть.

– Я вовсе не ваша чертова совесть, – сказала я. Мне стало надоедать такое ко мне отношение, да и все подобные восхваления моей персоны. Чем больше мной овладевала усталость, тем менее возвышенной становилась моя речь.

– Это Годвин Ллойд-Джонс, – сказал Эльмо. Мужчина встал, стальным обхватом сжал мне руку и отвесил мне нечто вроде поклона.

– Дорогая моя, я чрезвычайно рад познакомиться с вами, – сказал он. – Хотя, наверное, моя ремарка – самая примитивная из всех, которыми начинаются фильмы. Должен вам сказать, что ваш фильм вызвал у меня огромное восхищение.

– Огромное, – повторил он, выдерживая паузу для большего эффекта. – Этот фильм – не только превосходное кино само по себе, но он помог мне в моей работе. У меня скоро выходит книга, и в ней о вашем фильме есть целая глава.

– Годвин – самый великий из ныне живущих ученых, исследующих этот проклятущий средний класс, – пояснил Эльмо. – Мы его нашли прямо в студенческом городке Оксфорда. Самый великий из ныне живущих исследователей.

– Это верно, – сказал Винфильд. – Если бы ученые могли быть такими же знаменитыми, как сценаристы, то старина Годвин стал бы не менее известным, чем Эльмо и я.

Годвин вздохнул и снова сел.

– Разве не смешно, что эти парни такие богачи? – спросил он. – Я тебе должен сказать только одну вещь, Винфильд.

– Какую?

– Поди-ка ты и утопи свои признания на дне пивной банки, – произнес Годвин.

Одна из девиц хохотнула, но остальные не обратили никакого внимания.

– Когда Годвин трезвый, язык у него очень острый, – сказал Эльмо. – А когда он напивается, то теряет над собой всякий контроль и развратничает с мальчиками-студентами, и все такое прочее. Просто чудо, как это его еще не выдворили из этого прекрасного города.

– Прекрасного города? – спросил Годвин. – Да здесь так же скверно, как в Кабуле. Местная кухня такая же тошнотворная. Но почему это мисс Пил должна выслушивать всю эту нашу пьяную галиматью?

Я и сама этому удивлялась. Мне хотелось, чтобы они все поскорее уехали, кроме Джо. Может быть, тогда мы с ним посидели бы на веранде возле этого тихого озера и снова стали бы такими же близкими друзьями, какими были когда-то. Мне казалось, что именно этого я сейчас жаждала больше всего на свете. Возможно, так бы оно и вышло, если бы только нам с ним удалось остаться наедине где-нибудь в таком месте, где бы он мог уютно попивать свое вино и как следует расслабиться. Девица, сидевшая рядом с Джо, выглядела такой большой, что, казалось, стоит ей только захотеть, она может без всякого труда поднять Джо на руки и бросить его в озеро. У нее было жирное лицо, и она никак и ничем не походила на тех дорогих, с тонкими чертами лица, женщин, которые обычно нравились Джо. Эта девица скорее была во вкусе Винфильда. И в самом деле, Винфильд вроде бы не мог решить, какая из этих двух особ его интересовала больше – он держал за руку одну, но при этом, не переставая, строил глазки другой. Для Эльмо, по-видимому, ни та, ни другая, никакого интереса не представляла, он все время пил.

Я спросила у Годвина, о чем шла речь в его книге. Мой вопрос Бакла и Гохагена явно огорчил.

– Не задавайте Годвину таких вопросов, – сказал Винфильд. – Вам раньше когда-нибудь доводилось слышать какого-нибудь английского социолога? Так вот, он может говорить часов семнадцать подряд.

Годвин слегка улыбнулся. Его некогда голубые глаза уже давно выцвели, а нижние зубы криво выпирали, будто какой-то гигант взял его лицо и выдавил эти зубы из челюсти. Но, вопреки всему, он не был противным.

– Мне нравится думать, что мозги у этих мужчин постепенно уже приняли ту форму, которую имеет местный деликатес под названием жареный куриный бифштекс, – сказал он. – Я хочу сказать – форму такого плоского кусочка мяса. Это интересное явление эволюции. Что же касается моей книги, то про нее особенно сказать нечего, хотя с вашей стороны очень мило, что вы о ней спрашиваете. Я имею несчастье быть социологом в прозаическом стиле. Конечно, стиль этот очень хороший – флоберовский, позволю себе так сказать. Я многие дни корчусь в мучениях на полу своего кабинета в поисках точного смысла для своих слов. У меня иногда даже бывает из-за этого жар.

– Это правда? – спросила одна из девиц. – Хотела бы посмотреть, как это выглядит.

– Единственная для тебя возможность это увидеть может быть только в том случае, если ты в это время будешь корчиться внизу под ним, – сказал Винфильд. – Или поверх него, над ним, это уж как получится.

Внезапно Годвин встал, подошел ко мне и взял меня за руку.

– Вы можете себе представить, как одиноко человеку с ироническим мышлением находиться в такой стране, как эта? – спросил он. – Вы, без сомнения, очень умны: вы – самая умная женщина из всех, кого я встречал за много лет. Может, нам следует пожениться.

Джо Перси начал хохотать, что меня очень разозлило.

– Вполне вероятно, – сказала я.