Полина Поплавская - Музыкант и модель

Черная бисерная сумочка была прелестна. Доставая платок, Люсия невольно задержала взгляд на ее таинственных переливах. Как будто звезды, до которых не долететь. Она приобрела эту дешевую вещицу на память об Иерусалиме. Там было так людно: казалось, стоит остановиться на несколько минут и тебе станут наступать на пятки. Огромные тысячеголовые людские потоки, словно змеи, переползали из арабского квартала в иудейский, из иудейского – в армянский… Футболки и шорты, мусульманские чехлы от головы до пят, сюртуки, галстуки и даже меховые шапки. У Люсии голова шла кругом, и она отчаянно сжимала руку Тони, чтобы не потеряться. Было так приятно, что она не одна в толпе, есть с кем поделиться впечатлениями.

А ведь какого труда стоило уговорить его лететь раньше! Зато у них появился целый день, когда можно чувствовать себя самыми обычными туристами… Иерусалим сначала не произвел на Люсию никакого впечатления: весь серенький, казался выстроенным наспех. Но когда автобус достиг Старого Яффо, она прильнула носом к стеклу как завороженная. И во время экскурсии отрывалась от созерцания, только чтобы убедиться: Тони тоже смотрит во все глаза, не только сквозь глазок видеокамеры. В том, что библейские события – правда, что все происходило именно здесь, она не сомневалась никогда. Для испанцев верить – все равно что дышать. Шустрые смуглые мальчишки, торгующие всякой мелочью, видя ее серьезное лицо, кричали на ломаном английском: «Почему ты сердишься? Пожалуйста, улыбнись!» Как тут было не купить у них что-нибудь!

Люсия справилась с потеками туши, подчеркнула контур губ. Рядом с ней успели обосноваться две массивные ярко накрашенные трещотки. То и дело поправляя бархатные складки на своих округлостях, они щедро делились охами и ахами.

– Последний раз я видела Маковски семь лет назад в Лондоне. Это было восхитительно! У него совершенно неповторимый стиль…

– Говорят, он очень постарел с тех пор.

– Время никому еще не удавалось остановить. Тем более при его образе жизни…

Люсия не дослушала и поспешила к выходу, бросив еще один беглый взгляд на свое отражение в зеркалах.

Вот так, в профиль, она очень себе понравилась. И почему Соледад ругает ее за неправильную осанку?! Только Ла Валенсиане, с ее действительно неповторимой профессиональной осанкой, могло прийти в голову так безосновательно придираться!

Пабло на месте не было. Она шла по рядам, и лоснящиеся от блеска поклонники классики осторожно косились в ее сторону, что-то многозначительно шепча своим дамам. Наконец стали гасить свет, и девушка порадовалась обретенной недосягаемости: можно уйти в себя, стать незаметной, забыть напрочь об этом зале со всеми его надуманными приличиями.

Зачем Тони так подолгу просиживает за докладом, если все было готово еще накануне отъезда? Ей хватило нескольких вечеров, чтобы освоить всю их медицинскую терминологию. Ну почти всю. Отдохнуть под музыку от очкастых медицинских умников должно быть приятно. Они высовывают нос из энциклопедий, только чтобы поделиться впечатлениями о прочитанном. Кажется, эти исследователи костей и сухожилий видели в ней только правильный скелет. Неужели в деловом костюме она менее привлекательна? Синий с круглыми лацканами, например, подчеркивал ее фигуру не хуже, чем самое откровенное платье.

…Вызвав грохот аплодисментов, на сцене появился седой, высокий и, казалось, совершенно бесстрастный пианист. Знаменитость, о которой уже второй день шумит весь Тель-Авив. Люсии представилось, что рояль – это огромный черный жук с одним крылом. Сейчас он полетит, испуская из своего чрева самое невероятное жужжание, поблескивая панцирем. Музыка рождается в воздухе, в шуме прибоя, в вое ветра, а потом ее ловят, сажают в нотные тетради и выпускают полетать только в душных залах, где от портьер пахнет прошлогодней пылью. Люсия не любила хлопать в ладоши. От этого у нее уставали руки.

Пабло ввалился на последних аккордах прелюдии и, с трудом втиснувшись в кресло, навис над Люсией. Судя по запаху, ассортимент бара пришелся ему по душе.

– Говорят, антракта не будет?

Она ответила деланной улыбкой и натянула подол юбки на колени.

…Единственный, кто воспринимал ее на симпозиуме не только как переводчика, был сухонький седой старичок, изучавший какие-то необычные нервные расстройства. Выдав очередную ученую фразу, он обводил глазами присутствующих, непременно останавливая взгляд на коленках Люсии, отчего ее кожа покрывалась мурашками. К числу ее поклонников теперь, кажется, прибавится и это чудище. Как здорово, что Тони не похож на своих коллег и, более того, не засматривается на их подружек.

Люсию немного расстраивало, что она была не единственной хорошенькой переводчицей. Темнокожая француженка Жюли вызывала у нее нечто вроде доброй зависти. Полуженщина-полуребенок, с мальчишеским ежиком на голове, вздернутым носиком и слишком, пожалуй, худенькими ножками, она тем не менее была необыкновенно обаятельна. Жюли настолько быстро говорила и сопровождала свои молниеносные переводы такой экспрессивной жестикуляцией, что не могла не расшевелить эту солидную аудиторию, не вызвать одобрительной улыбки. Люсия казалась себе на таком фоне пустым местом, из которого исходит правильная английская речь. Она потом долго пытала Тони, не считает ли он ее скучной, неоригинальной, и успокоилась, только будучи осыпанной градом комплиментов.

«О чем это я?» – опомнилась она. Руки седовласого гения скакали по клавиатуре, как саранча по грядке. Он будто не касался клавиш, а только размахивал длинно-палыми кистями от радости, что все так здорово получается, только слушал музыку, которая лилась сама собой, без всяких усилий с его стороны. Справа и слева восторженно смотрели на сцену, откуда доносились невероятно сложные пассажи.

Вот так же, каждый в себе и в то же время все вместе, сидели люди у Стены Плача. Там для них тоже звучала музыка, музыка, которую невозможно создать простыми нажатиями пальцев на клавиши, – ее, неслышимую, нужно было уловить фибрами души. Сначала Люсию поразило и даже немного разочаровало то, что у священного места стоят самые обыкновенные стулья. Сидящие на них шептали слова молитв, думали о чем-то своем или писали на листочках. Надо же: вкладываешь свою записочку с просьбой в щель, и желание исполняется. Но ей, вообще-то, нечего было желать. Красота, любовь, интересная работа – все это у нее уже есть. Не беспокоить же Бога по мелочам и не просить у него бриллиантовое ожерелье или успехов в следующем учебном году. Люсия потрогала Стену: камень казался живым, словно излучал какую-то неземную энергию. Повинуясь минутному порыву, она вырвала листок из записной книжки и размашисто набросала: «Пусть со мной произойдет что-нибудь необыкновенное». Свернула записку в несколько раз, встала на стул и постаралась положить ее как можно выше.