Полина Поплавская - Уроки любви

Полгода назад судьба занесла меня в Ридинг. Этот английский, по преимуществу промышленный городок в последние годы прославился тем, что там открылся новый музыкальный театр, сразу хорошо зарекомендовавший себя в международных балетных кругах. Поставить в нем спектакль считается очень престижным, к этому стремятся многие балетмейстеры, в том числе российские. Моему приятелю еще по Вагановскому училищу повезло – его туда пригласили. Я поехала с ним в качестве переводчика.

Репетиции шли хотя и не очень пунктуально, но достаточно успешно. У меня оставалось немало свободного времени, которое я проводила, лазая по окрестностям. А окрестности у Ридинга замечательные: королевский Виндзор, знаменитые плиты Стоунхенджа и, конечно, древний студенческий город Оксфорд. Стояла роскошная, как тициановские красавицы, осень. Темза лениво несла свои спокойные в этой части страны волны, зеленоватые от нависавших над рекой домов, увитых буйным плющом. Дух мирного спокойствия и одновременно легкого студенческого безумия витал над городком. Я бродила по его небольшим, но очень красивым мостам, почти пустынным среди бела дня, так как основное население города – студенты – сидели в это время в старинных университетских аудиториях.

Университет в Оксфорде был везде: студенты с конспектами на ратушной площади, разговоры об экзаменах в парках, множество конференций и выставок. Однажды я, гуляя, забрела в небольшой зал неподалеку от библиотеки Кодрингтон, где выставлялись живописные работы студентов и преподавателей. Я заплатила символические полфунта и оказалась в галерейке окнами на реку. Все пронизывал тягучий янтарный свет осеннего полдня, и в нем как-то особенно нежно выглядели развешенные по стенам работы. К моему удивлению, большинство из них оказались очень профессиональными. Я шла, медленно рассматривая портреты и пейзажи, совершенно умиротворенная и почти просветленная, как вдруг уже у самого выхода увидела большой портрет молодого мужчины, чьи высокие скулы явно выдавали его небританское происхождение. Это было красивое и немного дикое лицо, с иссиня-черными кудрями над высоким лбом, и с такой мукой во взгляде, что мне захотелось опустить глаза. «Д. X. Райнгау. Портрет М. М. Н», – подпись под портретом не сказала мне ничего. Впрочем, я и не надеялась, что увижу развернутое объяснение, кому принадлежит это упрямое и безумное лицо, и кто сумел так проникнуть за отстраненную красивость черт. Но если узнать об изображенном человеке мне было неоткуда, то художник, надо полагать, находился здесь, в Оксфорде. Правда, в галерейке кроме меня не было ни души, и никакие бабульки не зашипели, когда я, повинуясь странному чувству, коснулась портрета рукой.

Потом, добравшись до ректорского здания, я навела справки и буквально через полчаса уже знала, что картина написана не студентом и не преподавателем, а лишь женой некоего профессора Райнгау из Ноттингемского университета, который по контракту читает здесь курс лекций. Сама же художница после открытия выставки улетела в Америку.

Любой европеец удовлетворился бы этой информацией и успокоился, но мы, русские, недаром раздражаем многих своим неуместным любопытством и настойчивостью, которая для иностранцев выглядит откровенной назойливостью. Портрет не давал мне покоя. И потом: зачем было профессорской жене выставляться среди студентов университета? Промучившись пару дней, я все же решилась встретиться с профессором Райнгау, выразить ему восхищение талантом его супруги и, если повезет, узнать что-нибудь об этом М. М. Н.

В маленьких городках за границей, особенно в городках университетских, таких, как Оксфорд, все происходит удивительно спокойно и просто – так что уже в субботу мы договорились встретиться с профессором в кафе – напротив той же знаменитой библиотеки, в которую до сих пор по традиции пускают только студентов мужского пола.

Из-за столика, увидев меня, привстал мужчина лет сорока, с глубоко посаженными живыми глазами и крупным мальчишеским ртом. После обмена приветствиями он спросил:

– Чем могу служить? – В его словах слышался классический выговор человека образованного, но не англичанина – я уже научилась различать такие нюансы. Да он и не был похож на англичанина.

Я честно рассказала, как случайно попала на выставку и как поразил меня портрет, написанный его женой.

– Неужели это любительская работа? – поинтересовалась я.

– И да, и нет. По образованию моя жена юрист и живописи нигде специально не училась. Но выставляется она уже давно, ее работы есть в музеях и Европы, и Штатов. Она выросла в творческой семье – может быть, поэтому… – При последних словах профессор словно немного смутился.

– А этот молодой человек, кто он? – Я знала, что спрашиваю совершенно неприличные для европейца вещи, но была не в силах удержаться.

Райнгау нахмурился.

– Мне бы не хотелось отвечать на ваш вопрос. Но я вижу, что портрет действительно произвел на вас большое впечатление, и потому, если…

Неожиданно для себя я перебила его – совсем как невоспитанная девочка:

– Видите ли, я не только переводчик, я пишу книги… книги о женщинах с яркими судьбами. Может быть, вы слышали о Патриции Фоулбарт – американской телезвезде? Недавно я написала о ней…

Профессор вскинул на меня удивленные глаза, и на губах его появилась непонятная улыбка.

– В таком случае, – сказал он, – вам действительно стоит встретиться с моей женой. Нет, вы просто обязаны это сделать. Она вернется послезавтра, и непременно сама позвонит вам.

Мы допили кофе, разговаривая о том, о сем. И на протяжении всей беседы профессор время от времени бросал на меня странные косые взгляды.

Потом были два дня плотных репетиций, и я почти забыла и о портрете. Но в воскресенье телефон в моем гостиничном номере зазвонил непривычно рано для Англии, и нежный, почти девичий голос сообщил, что его обладательницу зовут Джанет Райнгау.

– Муж рассказал мне о вас и вашем интересе к моей работе. Благодарю. Русские очень тонко умеют понимать искусство и особенно друг друга.

– Вы хотите сказать, что молодой человек на портрете – русский?!

– О, я имела в виду вообще славян! – воскликнула собеседница. – Мне было бы интересно с вами встретиться. Давайте в университетском парке у Порт-Мидоу, это наш маленький ипподром. Для серьезных разговоров самое подходящее место. Не волнуйтесь, я сама вас узнаю.

Я, разумеется, согласилась.

До встречи оставалось еще достаточно времени, я приехала в Оксфорд пораньше, и ноги снова привели меня в галерею. Портрет «наполовину славянина» по-прежнему смотрел на меня с дикой тоской, чувственный рот, словно только сейчас оторвавшийся от других губ, кривился, как от боли… Но помимо муки, на сей раз я прочитала в темных глазах еще и неукротимую страсть. И была окончательно заинтригована.