Людмила Бояджиева - Уроки любви

Пасмурным мартовским утром у комфортабельного особняка в тихом квартале Парижа остановилась наемная коляска. Пожилой, но расторопный дворецкий помог выйти молодой даме и подал знак горничной перенести в дом небольшой саквояж. Дама произнесла короткое приветствие и огляделась.

В каменных вазонах у солидного подъезда розовели кустики маргариток. Крупные почки сиреневых кустов, растущих вдоль ограды, унизывали хрустальные капли, то ли с праздничной, то ли с печальной торжественностью. Побеги плюща, цепляющиеся за ноздреватый туф, добрались до полукруглой мансарды, где за широкой балконной дверью белела пышная кисейная маркиза.

— Спальня ждет вас, мадемуазель. — Заверил дворецкий, проследив взгляд прибывшей, и тут же отвел глаза, поймав себя на том, что разглядывал ее с неподобающим любопытством.

Темно-серый дорожный костюм схватывал тонкую фигуру молодой женщины с тем особым шиком, когда желание подчеркнуть свою прелесть выражается в непритязательной простоте. Маленькая черная фетровая шляпа с короткой вуалеткой позволяла рассмотреть персиковую нежность высоких скул, бархатную черноту глаз в обрамлении пушистых, словно меховых, ресниц, нежный рот, который каждый встречный, гордясь своим поэтическим вдохновением, наверняка сравнивал с розой. В линиях этого пухлого, не тронутого помадой рта пряталась какая-то загадка. Они говорили о женщине слишком много, чтобы это могло быть правдой. Дворецкий Стефан, считавший себя знатоком дамских прелестей, увидел в рисунке губ прибывшей волевую уверенность и беззащитность, насмешливость и грусть, монашескую строгость и редкое, изнеженное сладострастие.

Одно было очевидно: чуть поднятые уголки дивного рта не означали улыбки — женщина очень устала и была далека от веселья. Ее руки в велюровых перчатках с напряжением сжимали стеклярусный кисет, в пушистых глазах прятался страх, а запах духов горчил, выдавая тревогу.

И еще кое-что мог бы под присягой заявить Стефан, а попросту — Степан Филков, — эта юная дама не была его хозяйкой — той смешливой, жизнелюбивой кокеткой, что два года назад таким же хмурым мартовским утром покинула свой дом.

Получив накануне телеграмму из Варшавы, Степан возрадовался и начал спешно готовиться к встрече.

«Возвращаюсь 25. Ничему не удивляйся. Не задавай вопросов. — А.Б.»

Анастасия Васильевна распорядилась не удивляться, а следовательно, так тому и быть. И если верного Степана и распирало от вопросов, он придерживал их при себе.

Прибывшая дама сама начала разговор, лишь только они остались вдвоем в празднично прибранной гостиной.

— Я друг Анастасии Барковской. Простите за обман. Я вынуждена была воспользоваться документами вашей хозяйки и дать от ее имени телеграмму. Анастасия уверяла, что вам можно доверять.

Прочтите вот это, хорошенько подумайте, а потом поднимитесь ко мне. — Дама протянула Степану письмо. — Я переоденусь и позову вас.

Она неторопливо пошла наверх по широкой деревянной лестнице, останавливаясь, чтобы рассмотреть висящие на стене портреты. Гибкий стан откидывался на резную балюстраду с усталой небрежностью. Стефан снова подумал о том, что приятельница его хозяйки на диво хороша…

«Верный друг, я умираю. — Прочитал дворецкий на листе линованной тетрадной бумаги. — Мысли мои мутятся — сильный жар держится уже неделю. Не знаю, имею ли право нынче. в одиночестве и бессилии, затевать это сложное дело. Но уверена твердо — душа моя не найдет покоя, пока не будут розданы все „долги“.

Благодарю судьбу за последний дар — она послала мне друга. Молодая женщина, которой надлежит продолжить мое дело — моя тезка и она тоже — наполовину русская.

Уверена, Анастасии придется нелегко. Помоги ей, если потребуется, как помогал мне.

Молись за меня и прости все, в чем провинилась перед тобой.

Степан перекрестился на «красный угол» большой, выходящей в сад гостиной, светлой и веселой. в отличии от сумрачных комнат родового имения Барковских в Тульской губернии. Дом был конфискован по постановлению суда, вместе со всем имуществом богатого помещика.

Скандальный процесс фальшивомонетчиков несколько месяцев будоражил общественное мнение в связи с громкими именами обвиняемых.

Василий Иванович Барковский повесился в камере после вынесения приговора. Его супруга Кити — урожденная Дебраш, с двенадцатилетней дочерью Настей и преданным дворецким Степаном вернулась в Авиньон, где изо всех сил старалась скрыть от чопорной буржуазной родни правду о преступлении и смерти мужа.

Мадам Дебраш-Барковская скончалась внезапно, оставив юной дочери наследство в виде запущенного, сдаваемого в аренду парижского дома. Семнадцатилетняя Анастасия, отметив траурный месяц, исчезла из Авиньона со своим приятелем — смазливым заезжим шалопаем, гонявшим по узким улицам старого города в шумном, источающем бензинное зловоние автомобиле. Вылетев в дыму и грохоте за пределы древнего Авиньона, автомобиль Шарля с немалыми приключениями добрался до парижского особняка.

Называемая себя графиней Анастасия живо освободила дом от жильцов, и срочно вызвала к себе собравшегося было вернуться на родину Степана. Они поселились вдвоем в пустом, разрушающемся доме, где по ночам сновали голодные крысы. Шарль исчез с горизонта «графини», живущей на приносимые Степаном гроши. Знавший французский язык с малолетства, с тех пор. как стал денщиком при барине Василии Ивановиче, Степан смел найти заработок в кичливой французской столице — он стал разносчиком овощей в соседней лавке.

Анастасия не отчаивалась. Дешевые платьица не мешали девушке выглядеть очаровательно, привлекая внимание фланирующих по бульварам состоятельных господ. Прогуливаясь по веселым парижским улицам, Стаси не имела намерения торговать своим телом, — она выходила на поиски удачи. Однажды случай вроде бы улыбнулся ей.

— Эй, девочка, впервые вижу такой вертлявый задик. — Широкая ладонь огладила Анастасию пониже спины. — Ты не ходишь, — ты танцуешь, причем, что-то зажигательное.

Девушка обернулась, готовясь дать отпор наглецу, но господин в цилиндре с седыми висками и тонкой щеточкой усов выглядел вполне респектабельно, а в его глазах, прячущихся в одутловатых складках, плясали такие веселые огоньки, что она лишь дерзко улыбнулась.

Через месяц Стаси танцевала в ресторанчике мсье Мартина. Через два — она уже исполняла сольный танец — нечто среднее между фокстротом и румбой, под названием «Испанские фантазии» в паре с напомаженным, вымазанным под мулата солистом шоу. А еще через две недели танцовщица была с треском выгнана — у господина, с которым ужинала русская «графинюшка», пропал портмоне.