Людмила Бояджиева - Уроки любви

— Я так не люблю поезда! Рыжеволосая женщина испуганно прижалась к сидящему рядом мужчине.

— Успокойся, мы в самолете. Ты просто уснула и увидела что-то страшное. Поправив на переносице роговую дужку очков, он откинул со лба светлые, мягкие пряди. Поспи, я спою тебе колыбельную. Хочешь, я попытаюсь даже сделать это по-русски? Вот… «Спи, младенец мой прекрасный, Бог твой сон храни…».

— Господи, господи… Я все еще сплю или уже проснулась? Как меня зовут, Тедди?

— Ты единственная, неповторимая Джессика Галл бесконечная любовь моей жизни. Всей моей жизни… Тед мерно покачивал прижавшуюся к нему женщину. Это поняла даже Лилиан. Она сказала: «Мне, наконец, ясно все, и я даже рада, что участвовала в грандиозном спектакле вашей судьбы».

— Лилиан? Ведь она старалась тогда вместе с Барри разлучить нас.

— Она блуждала во тьме неведения. Как и все мы, как и все мы…

Я уехал из «Веселой долины» нищим и радостным. Я потерял тебя и музыку, которая могла вознести меня к былой славе… Но, Джес! То, что произошло с нами в ту ночь, изменило меня я стал сильным. О, ты знаешь, что это такое бурлящая, праздничная, победная сила!

Вы скрылись во Флоренции, чтобы подготовить свой триумф. А я не мог оторваться от рояля Боже, какой это был восторг! Это плохая музыка, Джес, но она рассказывала мне о тебе, о нас… Не знаю, не могу объяснить, я словно прожил целую жизнь… А когда все кончилось, я умер Сжав зубы, Тед долго смотрел на бесконечные поля облаков за круглым окном. Я опустел, словно рояль, из которого вытащили все струны. Не помню, как пытался сжечь ноты, как Лилиан увезла меня в клинику… Наверно, я медленно угасал. И тогда Лилиан сказала, что передала тебе то, что я хотел загубить в огне… Почему-то листки лишь обуглились, но именно это вдруг открыло мне какой-то смысл всего, что случилось с нами, я понял, что, прочитав мои записки, на премьере в «Карнеги-холл» ты обязательно расскажешь правду, а это значит, вернешься ко мне… Я ухитрился подготовить все, чтобы сделать твою победу триумфальной, дать знать, как я люблю тебя… В корзинах для «снега» на колосниках были спрятаны сотни белых роз… Ведь ты любишь их, Джес…

— Но ведь ты появился на сцене сам? Или это в моем бреду?

— Я не собирался появляться. Ведь трудно было предугадать, что Барри решится отравить тебя… Бедняга, он надеялся стать единственным владельцем нашей музыки…

Но вечером в клинику явилась Лилиан, она заставила меня одеть смокинг и посадила в машину… Я двигался, как во сне… Мы подоспели к финалу. Когда ты упала, Сарма вытолкнула меня на сцену, сказав, что Грант убийца. Мы выбежали к тебе все вместе Лилиан, Сарма, доктор и я… Полагаю, это было забавное зрелище… Я, кажется, рыдал над тобой, как Ромео над уснувшей Джульеттой, заклиная не оставлять меня. Доктору пришлось повозиться сразу с двумя… А Барри сбежал, никому не известно, где он.

— В сущности, он попал в западню. Джессика нахмурилась. Грант не мог и предугадать, что ты написал для меня в несгоревших листках… Теперь я, кажется, вспомнила о себе все… Если бы это знание пришло ко мне раньше, все было бы по-иному, Тед. Я не толкнула бы Гранта на ложный путь.

— А как бы ты поступила со мной?

— Не знаю… Джессика растерянно смотрела в прозрачные глаза Теда. Если бы я сразу встретила тебя и полюбила так, как сейчас… Нет, я бы не смогла, Тед… Я осталась бы дикаркой Геей, не ведающей ни привязанности, ни милосердия. Ты помог мне вспомнить Анастасию, Эжени… узнать, что такое любовь и смерть. Когда-нибудь мы вместе сыграем твою музыку, и я расскажу тебе все… Ты мое спасение, Теофил… Немецкий офицер, осыпавший меня розами, светлоглазый младенец, спасшийся под мертвым телом Эжени… А еще тот Волчонок, который заслонил собой Гею… Мы выиграли долгое сражение, мой единственный, спасая друг друга. Как непрост был путь к покою…

Эжени спустила бретельки легкого платья, обнажая плечи. Теперь она знала, откуда взялись под ключицами две симметричные родинки. Но на нежной персиковой коже не было ни единой помарки.

— Они исчезли, мои родинки! Воскликнула она, осмотрев руки, лицо.

— О чем ты, Джес? У тебя не было родинок.

— Значит, мы действительно вырвались, вырвались из бесконечного круга. Джессика огляделась салон самолета был пуст, а рокот моторов совсем неслышен. Они неслись над снежными полями, в ослепительных лучах поднимающегося солнца. Ты знаешь, куда летим мы? Просияв, спросила она.

— Конечно. У теплого синего океана нас ждет розовый домик, возле которого никогда не увядают розы, а у самого прибоя строит песочные замки наш светловолосый малыш… Нас станут называть там «вечными влюбленными». Вначале неразлучных супругов, а потом двух стариков, рука об руку бродящих у моря… Долго-долго. До самого конца…

…Седьмой от начала Хранитель таинства погасил «экран».

— Вот и все. Я ухожу, Старший. Теперь это имя принадлежит тебе.

— А что стало с другими?

— Корень Шварцкопфов сгинул в вечности им не дано возрождение. А другие они и сейчас живут на Земле, проходят свой путь к истине.

— Но у Избранного Теофила есть еще одна жизнь.

— Он достиг той степени Мудрости, когда новое воплощение происходит по его собственной воле. Вероятно, он станет святым или великим пророком.

— Нет. Мы обучали людей преданности, состраданию и любви. На губах Старшего промелькнуло подобие светлой улыбки. Теофил не оставит возлюбленную. Он ушел вместе с ней навсегда. Навсегда…

— Теперь я понял многое, Учитель. Старший нахмурил тяжелый, морщинистый лоб. Я не стану сожалеть о людских страданиях они воспитывают душу… Я не буду пытаться предугадать участь Избранных они сильнее, чем кажется по ошибкам в первых уроках.

И я не спрошу, что случается с Даром, когда люди уходят.

Я знаю, Дар остается на Земле.

По мановению руки Старшего вновь засветился «экран». Тысячи людей, беснуясь от восторга, забрасывали стоящую на сцене темноволосую женщину. В ее огромных, черных как ночь глазах светился знакомый огонь. Огонь Избранного.

— Только что на Арене ди Верона взошла новая звезда. Ее имя Мария Каллас.