Людмила Бояджиева - Уроки любви

Волнение Гранта достигло предела он оцепенел в глубине ложи, повторяя, как молитву, слова ведущего. По его испуганно-блаженному, как у юродивого, лицу скользил тяжелый, ненавидящий взгляд, устремленный из ложи напротив. Наблюдавшая за ним женщина пряталась в тени бархатной занавески, но если бы Грант даже столкнулся с ней нос к носу, то вряд ли узнал бы свою жену.

За года, проведенные Грантом и Джессикой в гражданском браке, прекрасная гречанка превратилась в костлявую, потемневшую от злобы фурию. Она пыталась избавиться от преследовавшей ее жажды мщения, обращаясь к психоаналитикам, магам и просто бандитам, но избавление не приходило. Партия Медеи, которую Сарма никогда не исполняла на сцене, стала ее постоянным спутником: тема страшной мести, не умолкая, звучала в ее испепеленной ненавистью душе.

Она билась в истерике, когда узнала, что во Флоренции Грант дописывает свою ораторию, созданную для Галл. Барри не мог, просто не мог написать ничего путного, кроме неаполитанских пустячков. Тогда Сарма проникла на репетиции оркестра в «Карнеги-холл» и тут же поняла, Грант украл музыку. Это было очевидно, как и то, что лежащий в клинике с нервным срывом Андерс попал туда неспроста. Лилиан без колебаний стала союзницей Сармы. Теперь они готовили свою акцию возмездия вместе.

…В антракте Джессика категорически отказалась принимать кого-либо. Запершись в своей гримуборной, она смотрела в темное, ночное окно, и слышала стук колес… Поезд мчался сквозь ночь, а к ее груди прильнул светловолосый малыш… Что-то преследовало ее, свистело, завывало… Громче, громче! Джессика сжалась, прячась от чудовищного взрыва, уничтожившего ту ее жизнь, о которой теперь она знала все.

В дверь нетерпеливо стучали.

— Миссис Галл, к вам рвется одна ваша знакомая. Она убедила меня, что имеет дело чрезвычайной важности. Пробубнил в замочную скважину Портман.

Распахнув дверь, Джессика увидела худощавую фигуру, окутанную темными покрывалами. Женщина напоминала саму Смерть, но Джес сразу узнала Сарму.

Они стояли друг против друга, сжимая кулаки, чтобы не потерять равновесия. И та, и другая были на грани обморока.

Взяв со столика стакан теплого молока, как обычно приготовленного для нее, Джессика сделала несколько глотков, но Сарма остановила ее:

— По-моему, молоко горчит.

— Как всегда, когда боишься. Отозвалась Джессика.

— Ты боишься не зря. И не зря боялась мне удалось превратить твою жизнь в маленький ад… Да, к сожалению, лишь в маленький. Я же мечтала отправить тебя в большой! Ввалившиеся глаза Сармы восторженно сверкнули. У нас мало времени и я не позволю тебе уйти в неведении, так и не узнав, что «божественная Джес Галл» обязана мне, мне! своими провалами. Помнишь Хозе, пырнувшего тебя под ребра? им руководила моя рука! Не твое божественное пение свело парня с ума, а мои деньги, которые он получил, чтобы разыграть все это… Но, увы, я потратилась почти зря. Ты осталась жива и лишь подзадорила этим скандалом Барри неподвластная ножу ведьма! Об этом мне рассказали те, кто умеет проникать в неведомое… Я узнала, что Джес Галл была Черной жрицей, предавшей Учителя. И я послала тебе перед премьерой кусок старого пергамента… Ведь ты поняла, что это было предупреждение?

Джессика кивнула:

— Мне было еще неведомо все, о чем рассказывает «Горная рапсодия». Но я испугалась, сама не знаю, почему.

— Это и требовалось. На следующий день мне удалось подсыпать сильный яд в стакан молока, приготовленный для тебя костюмершей. И что же?.. О, как я торжествовала! Как была счастлива… Ты валялась на полу, словно мертвая, в костюме Маргариты, с навсегда замолкнувшим горлом…

Покачнувшись, Сарма присела на диван.

— Но я снова ошиблась: тот яд оказался не для тебя, дьяволица. Ты была лишь на грани ухода, а Теофил в озарении написал музыку. Ту самую, что выдает за свою сейчас Барри! Помнишь наш разговор о вулкане? И каково тебе жилось возле разверзшегося кратера, дорогая?

— Что тебе надо, Сарма? Мне пора… Джессика провела ладонью по лицу, покрывшемуся вдруг испариной. Ужасная слабость. Мне надо допеть финал…

— Сочувствую. Твой любимый переборщил с отравой в это молоко Барри высыпал целую унцию яда, все, что было в его перстне.

— Неправда… Он не мог…

— Мог. Я совершенно уверена в этом, хотя видела лицо Берримора на большом расстоянии. Но я научилась различать убийц по особым приметам отсвету безумия в фанатично блестящих глазах.

Джессика села, держась за виски. Сарма протянула ей стакан воды:

— Пей, я вовсе не заинтересована, чтобы ты покинула сцену слишком рано. Пей! Пей еще… Кто знает, может, Барри удалось заполучить какой-то особый яд у этих чернокнижников. Они могут многое, например, отнять голос. Или убить любовь. Но ты оказалась им не по зубам, Избранная. Твой голос возвращался к тебе и страсть Барри тоже…

— Я думала, что стала терять свой дар из-за проклятия Теда, после того, как я бросила его… И поэтому прогнала, отобрав сочиненную им музыку. Я отомстила, подарив ее Барри.

— Ха! Теофил не способен проклясть. Во всяком случае, тебя.

— Я уже знаю это. Он отдал мне свое последнее сочинение, которое не смог уничтожить. И я поняла все… Ты не простишь меня, Сарма, и не пожалеешь. Но мне жаль, что я испортила твою жизнь.

— Не заблуждайся, не ты одна. Вы вместе с Барри. Поэтому меня не устраивает задуманный им финал труп Джес Галл на сцене и бурная слава Гранта, «выдающегося композитора». Я хочу спалить Берримора Гранта на костре позора. Раздельно и грозно, как приговор, произнесла Сарма. Он должен быть уничтожен. И сделаю это я.

…Начав финальную арию, Джессика почувствовала, что ее силы на исходе. Артист, исполнявший партию «Волчонка», приготовился к крещендо он должен был заслонить любимую от предательской стрелы… Но тут солистка сделала три неверных шага к авансцене и подала знак дирижеру оркестр умолк.

— Занавес! Громко крикнул стоящий за кулисами настороже Барри. Миссис Галл плохо!

Но занавес остался на месте. В тишине, охватившей зал, было слышно, как что-то заскрипело в колосниках от мощного сквозняка.

— Дамы и господа… Я должна сделать заявление… Вы видите перед собой преступников… Правда, сейчас восторжествует правда…

— Господи! Ну, где же занавес! Доктора! Подхватив за талию падающую Джессику, Грант затравленно озирался на залитой светом авансцене под взглядами тысяч зрителей. Большой хор и оркестр застыли в оцепенении. Пораженные неожиданностью, замерли зрители.

Последним сильным движением Джессика оттолкнула Гранта и упала навзничь:

— Я прощаю тебя, Черный рыцарь, но тебе нет спасения.

Сжавшись, Барри в ужасе огляделся и метнулся в глубину кулис. Тут же что-то хрустнуло, зашелестело дождь белых роз осыпал сцену и неподвижно лежащую на ней женщину.