Валери Блок - Рождество наступает все раньше

Барри видел сон. Он знал, что это сон. Он знал, что уже утро. Стелла настойчиво пыталась съесть на улице какое-то дерьмо, а он все бил и бил ее. Она все ела, а он все бил, а она не понимала. Он проснулся в отчаянии.

Он оглядел пустую влажную комнату. Заснуть презренным и несчастным – это с ним теперь случается постоянно. Но проснуться и увидеть, что день уже с самого начала бессмысленно маячит впереди, как мокрый, заваленный мусором и заросший сорняком пустырь рядом с ржавым грузовиком, и больше ничего в перспективе – это было невыносимо.

Август пришел, как болезнь. Барри был болен. Все, что он делал, было неправильно. Он сидел в гостиной. Потом лег в спальне. Потом ел на кухне. Так он прошелся по всем комнатам. Клочки шерсти и кожаные туфельки перекатывались по полу и напоминали ему о Стелле. Он скучал без нее.

Однажды утром он проснулся с совершенно новой идеей: нужно заморозить свою сперму.

Жизнь была вполне хороша, пока ему не случалось поговорить с кем-нибудь. С кем-нибудь, у кого есть работа, жена, девушка, у кого намечается свидание вслепую. Он позвонил Карен. Она не могла разговаривать, уходила к дантисту.

Ей было куда идти. Он позавидовал. Он завидовал, что его сестра идет к дантисту.

Он где-то потерял бумажник. Два часа перерывал квартиру, пока не понял, что, скорее всего, оставил бумажник в тренажерном зале. Ладно, значит, на этой неделе ему будет постоянно не хватать бумажника. Последний раз с ним такое случилось после авиакатастрофы.

Он обзвонил компании, где у него были кредитные карточки, а они воспользовались этой возможностью, чтобы напомнить ему о балансе на счету. Он отправился в управление автомобильным транспортом за новым водительским удостоверением. И там, подумать только, из метро выходила Моника: у него было с ней свидание вслепую два года назад, и потом он еще полгода не мог перестать думать о ее груди. Он представился заново. Она сейчас шла в суд, где должна была выполнить роль присяжной. Он сказал ей, что сейчас без работы и думает основать собственную компанию по производству салатных соусов. Она посмотрела на него, будто он пытался продемонстрировать ей какие-то особо интересные ожоги. Она извинилась и быстро пошла прочь.

Каждый раз, как ему казалось, что он скатился на самое дно, случалось еще что-нибудь, и он опускался еще ниже. Ну, нельзя же ожидать дальновидности и проницательности от человека, которому не хватило мозгов даже для того, чтобы отболтаться от необходимости заседать в суде присяжных. Он вдруг понял, что Карен делает в Бруклине.

Он позвонил Карен. Ее странная маленькая жизнь имела определенную внутреннюю логику.

– Сила для изменений заключена в настоящем моменте, – сказала Карен ему с уверенностью.

– Что, черт побери, это значит?

– Не знаю, но у меня голова болит. Может, потом поговорим?

Барри не делал ничего для настоящего момента ни разу за последние шесть лет. У него не очень хорошо обстояло дело с настоящим. Он сам не был настоящим.

Он пошел в «Дел-спорт» и продал «1953 Янки и Вилли Мейс». Он мог бы продержаться на плаву, продавая одну крупную бейсбольную карточку в неделю. Но он скорее научится печатать на машинке, чем продаст Тома Сивера.

Барри слушал «Нью-Йорк вьюз» и качал бицепсы. Он не должен этим заниматься. Он должен просматривать объявления. Он выключил радио и взял в руки газету.

Барри хотелось, чтобы на него обратили такое внимание, которое обращают на человека, когда выбирают для сверхсекретного правительственного поручения: физические тренировки, гипноз, обучение языкам. Ему не хватит квалификации даже для работы официантом. Он позвонил в «Рита Дориа». Новых вакансий не появлялось, они получили его резюме, с ним свяжутся, если что, пожалуйста, не звоните сюда больше.

Наверное, нужно прямо сейчас пойти на улицу и побегать немного, раз он не ждет звонка. На Риверсайд-драйв, у Могилы Неизвестного Солдата, невысокая, толстая, непонятного возраста девушка с монголоидными чертами лица бродила, спотыкаясь и шлепая губами, не обращая ни на что внимания. Он поспешил дальше, и сердце его болело за нее и за весь мир. Все могло быть значительно хуже.

И тогда он заметил ее обручальное кольцо.

Иногда он вспоминал о Синтии. Два года назад он услышал от своего друга Джекоба, что Синтия вышла за канадского анестезиолога, с которым познакомилась на эскалаторе в «Блумингдейлс». Так что теперь, вдобавок к острым, горьким и сладким одновременно воспоминаниям, которые накатывали, когда он оказывался на Первой авеню, когда ел лук, когда слышал «The Cats», у Барри появлялись туманные, абстрактные мысли о Синтии, как только кто-нибудь упоминал Канаду, анестезию или «Блумингдейлс».

Но даже к Синтии он сейчас не смог бы вернуться.

Он помечтал о том, чтобы встретить Джастин. Случайно, естественно, перед ее офисом. Она должна иногда входить и выходить, он мог бы засесть в засаде. Конечно, из здания было четыре выхода. Но по утрам она всегда входила через одну и ту же дверь, с Лексингтон. Он мог бы ее подкараулить. Но что бы он ей сказал? Сказать было нечего.

Он вернулся, звонил телефон. Это звонил Херн с телефона в «Уайт пэлес» в Йонкерсе.

– Итак, какие у тебя новости?

– Я думаю наняться в спасатели на пляже, – заявил Барри. – Что скажешь?

Последовала пауза.

– Ну, это не мое дело.

– Что это значит – тебе все равно?

– Зачем спрашивать мое мнение, если ты не хочешь его слышать?

– Не обязательно, чтобы твое мнение мне понравилось.

– Тебе нужна моя поддержка, Барри? Я тебя поддерживаю. Если хочешь ссориться со мной, то ты сам по себе. То, что ты говоришь, кажется мне бессмыслицей.

Когда Барри повесил трубку, его накрыла волна раскаяния, такого горького, что он не знал, куда бежать. Ему хотелось заснуть и проснуться тогда, когда все, кто его когда-то знал, давно умрут. Он не заслуживал ничего из того, что ему в жизни доставалось от кого бы то ни было.

Не переехать ли ему в другой город? Нет, ему придется строить свою жизнь поверх того мусора, что накопился у него здесь. Чистого листа не будет. Он посмотрел «Веселые мелодии».

__________

Пиппа пришла в четыре, такая здоровая и сильная. Она уезжает в сентябре в Париж, он завидовал, испытывая одновременно и горечь, и радость за нее. Ему следует просто поехать с ней, его ничто здесь не держит. Она дала ему счет за продукты. Придется продать Теда Вильямса. Барри убедил ее, что она совсем не хочет пробовать новый рецепт слоеного теста – и что на самом деле она хочет посмотреть с ним «The Complete Beatles» и заказать еду из китайского ресторанчика. Она согласилась.

– Что за этим стоит? – спросил он, глядя на девочку, которая визжала за железной сеткой забора в «Ши стадиум» в неистовом порыве безумия. – Как только я вижу битломанок, мне хочется плакать. Почему?