Рут Харрис - Мужья и любовники

– Сделать что? – осведомился Уинн.

– Назначить свидание другой, когда я рядом?

– А чего ты, собственно, ожидала? – вкрадчиво спросил он. – Что я буду держаться за твою юбку? Слушай, Кэрлис, мы же с самого начала решили, что претензий не будет, так?

Июнь был месяцем, когда упали семена разочарования, которое впоследствии будет характеризовать все десятилетие. Это был месяц Уотергейта, «третьестепенной кражи», которая изменит ход истории. Это был месяц, когда Кэрлис исполнилось двадцать семь. О дне рождения она не забыла, но праздновать не стала. Это был месяц, когда Уинн сказал ей, что снял на пару с приятелем дачу на Файр-Айленд.

– Может, приглашу тебя туда как-нибудь на конец недели, – сказал он.

В тысячный раз Кэрлис поклялась себе больше с ним не встречаться. Слишком дорого это стоит.

Почему же, почему, все спрашивала себя Кэрлис, она не может расстаться с Уинном. Почему, как побитая собака, она возвращается за новой порцией побоев? На эти вопросы, был только один очевидный ответ: потому что больше в этом городе никого у нее не было.

Хотя у «Бэррона и Хайнза» Кэрлис видела больше мужчин, чем в телефонной компании, все это было не то. Женатики, которые не прочь завернуть на сторону, гомики, которые для разнообразия могут поразвлечься с женщиной, мужчины, которым нужна нянька, мужчины, которые не хотят связывать себя, даже на один вечер, мужчины, которым нужен только секс, и мужчины, которым секс совсем не нужен и которые называют себя новыми нейтралами.

Как-то у нее на работе Серджио попробовал за ней приударить – пожалуй, это слово уместно. Он зашел обсудить подготовку к его концерту в Центре Кеннеди.

– Поедешь со мной? – спросил он у Кэрлис своим бархатным голосом в присутствии Тома и Питера Зальцани.

– Нет, – ответила Кэрлис. – Я никогда не езжу за город с клиентами.

Для этого она еще не созрела.

– Если хотите, она может поехать, – немедленно вмешался Том, метнув на Кэрлис злой взгляд.

– Хочу, – прошептал Серджио, рассеянно ероша свои светлые волосы. – Мы займемся любовью перед представлением.

У Кэрлис глаза расширились от ужаса. Сама мысль о том, что можно лечь в постель с этим здоровенным и потрясающе самоуверенным типом, просто не укладывалась у нее в голове.

– Это полезно для легких. Удаляет слизь, – продолжал Серджио, проводя по горлу и груди своей огромной лапищей, чья белизна резко контрастировала с цветом свитера. – Добрый оргазм прямо перед встречей с публикой…

– Не доставит никакого удовольствия составителю буклетов, – возмущенно закончила его фразу Кэрлис.

– Ладно, Кэрлис, – снова вмешался Том, – поговорим об этом попозже.

Поговорили. Кэрлис ясно дала понять Тому, что секс, даже в медицинских целях, не входит в круг ее обязанностей. Он был явно не доволен.

– Да вовсе не обязательно трахаться с ним, – сказал Том, пытаясь заставить ее посмотреть на вещи его глазами. – Пусть просто пощупает тебя немного.

Кэрлис не поехала с Серджио в Вашингтон. Она даже не спросила его, кому посчастливилось заменить ее.

В ней ли самой было дело, в мужчинах или во времени, когда пришлось жить, – этого Кэрлис не могла сказать. Ясно было только, что ни с мужчинами, ни со временем она ничего не могла поделать. Иное дело – она сама.

Она не пропускала ни одного номера «Вога» или «Космополитена», читала книги всех самозваных гуру, которые сулили счастье, веру в себя, красоту, популярность. Она доверчиво перепробовала разные виды диет, разную косметику. Она перечитала все статьи, где говорилось о том, как надо начинать беседу с привлекательными мужчинами, но все заманчивые и обещающие слова застревали у нее в горле. Следуя советам, как устраивать приемы и знакомиться с мужчинами, она пригласила множество гостей, сопроводив эти приглашения просьбой привести свободного мужчину. Прием стоил ей почти триста долларов, а когда он в полночь закончился, у себя в квартире она обнаружила только подвыпившего редактора художественного журнала, который признался, что подозревает в себе, гомосексуальные наклонности, да коммивояжера, попросившего денег на такси.

Может, у других одиноких женщин тучи соблазнительных мужчин, которые посылают им цветы и клянутся в вечной любви. Может, быть одинокой замечательно, если тебя зовут Глория Стайнс, или Джекки Биссет, или Катрин Денев. Но это вовсе не замечательно, если тебя зовут Кэрлис Уэббер. Как-то она сказала Норме, что никто даже не звонит ей с грязными предложениями. Она все еще считала себя невидимкой. Она жила в городе, заряженном сексом, силой и эмоциями, но у нее не было ничего – ни силы, ни какого-то особенного секса, ни эмоций. Каждый день она читала в светской хронике о шикарных приемах, на которые она не ходила, дискотеках, где было полно знаменитостей, но куда и нога ее не ступала. Она боялась, что буквально умрет от своей невидимости, одиночества, незначительности, ненужности. И хотя надежда ее не покидала, перемен тоже никаких не было.

Непосредственно под тончайшим слоем благоприобретенного образа девушки из зоны скоростных перевозок скрывалась неловкая особа, которая тусуется на сборищах, чье имя люди запоминают лишь с трудом, чей туалет никто не замечает, чье мнение никто не принимает во внимание. Болезненно осознавая это, Кэрлис мучилась в поисках выхода из положения. Настанет день, говорила она себе, и что-нибудь получится, наступят перемены. Настанет день, и она станет другой.

Ну, а пока, хоть и зарабатывала она теперь больше, чем в телефонной компании, жизнь, похоже, зашла в тупик, как и роман с Уинном. Она была несчастна и ничего не могла изменить.

– Я люблю тебя, – сказал Уинн, когда лето, слава Богу, закончилось. Он стал глядеть на нее по-новому после того, как они как-то столкнулись у выхода из кино с его приятелем Дуайтом Коннорсом. Дуайт-то и сказал потом Уинну, что Кэрлис – классная девчонка, и, подумав, Уинн решил, что она и впрямь куда привлекательнее тех простушек, с которыми он так бездарно проводил время на океанском побережье.

Но будучи человеком семидесятых, он тут же оговорился.

– Но я не уверен, что я влюблен в тебя. Понимаешь, что я хочу сказать?

Она заверила его, что понимает.

– У меня тоже к тебе что-то в этом роде, – так она сформулировала, и смысл в том был, хотя, спроси ее кто-нибудь, и она не смогла бы объяснить этого. Но никто не спрашивал.

Прошел еще целый год. На протяжении всего этого времени Уинн был то трогательно внимателен, то вовсе забывал ее. Он приятно удивил ее в день святого Валентина, подарив хрустальное сердечко, и на Пасху тоже, когда принес шоколадный торт с ее инициалами. Бывали недели, когда они виделись каждый день. А потом он исчезал на целый месяц. Это был год примирений и ссор, год, когда он время от времени говорил, что любит ее, год, когда он возвращался к разговору о совместной жизни, но всегда в сослагательном наклонении.