Елена Гайворонская - Евгения

Она меня не любит, и никогда не любила…

– Глупости! – решительно заключила Генриетта. – Конечно, она тебя любит, болван!

– Она это сказала? – Максим от неожиданности выронил ручку.

– Разве для всего нужны слова? – фыркнула Генриетта. – Что такое слово? Пустой звук, не более. В прошлый раз, когда мы говорили о тебе, у неё глаза сияли, девочка просто светилась изнутри. А сегодня у неё был такой голос, словно кто-то умер. Не знаю, что у вас произошло, но, думаю, ты её чем-то здорово обидел. Я даю тебе шанс всё поправить. Будь в субботу в пять вечера в галерее. И запомни – может, пригодится в будущем: ни одной женщине не нравится быть номером два. Ты всё понял? Давай!

– И тебе счастливо, дорогая, – сказал Максим.

– Прошу прощения, Максим Петрович, – робко проговорила по внутренней связи секретарь Светлана, – не хотела отвлекать, но Вы просили напомнить, что сегодня к двенадцати должны быть в Думе.

Верно. Он и забыл.

– Спасибо, Света. – Он перевернул листояки на столе. – Что-то ещё?

– Звонила Ирина Станиславовна. Шесть раз. Вы просили ни с кем не соединять.

– Всё правильно, – сказал Максим. – Вадим приехал?

– С утра на месте.

– Хорошо. Пусть подаёт машину.

Оставалась пара свободных минут. Плюнув, он набрал номер Ирины.

– Я тебе обзвонилась! – Возмущённо зазвенел в трубке её голос.

– У меня были дела, – сухо сказал Максим.

– Но ты мог бы предупредить! Я беспокоилась!

– У меня нет времени на оправдания. – Грубо оборвал её Максим. – Что-то срочное? Если нет – увидимся дома.

– Я не знаю, когда приеду, – капризно объявила жена. – Я ждала тебя вчера весь вечер, накрыла стол, поставила свечи… А сегодня я пошла позавтракать в кафе, встретила знакомую, и она пригласила меня на вечеринку. Так что, возможно, я буду поздно. Не скучай.

– Постараюсь. Главное, чтобы ты вовремя появилась у регистрационной стойки. Если, конечно, не передумала лететь.

– Не беспокойся, милый. Я не передумала. Целую!

Максим поднялся, схватил пиджак и бросился к выходу.

Любовь любовью, но есть дела, которые невозможно отставить. И, слава богу, что они есть, иначе можно было бы сойти с ума.

Домой Максим попал только к полуночи. Квартира блестела стерильной операционной чистотой, какую обычно Ирина требовала от горничной. Холодильник битком забит провизией, от фруктов и салатов в прозрачных лоточках до аппетитных бифштексов с хрустящей масляной корочкой.

Максим что-то пожевал, не различая вкуса. Внезапно им овладела невероятная усталость, что не оставалось сил ни двигаться, ни переживать, ни даже думать. Кое-как Максим собрал чемодан, упал в кровать и провалился в тяжёлый сон. Он не слышал, как пришла Ирина, не почувствовал, как потрогала его за плечо, легла рядом.

Утром затрезвонил будильник. Максим поднялся, растолкал жену. Та с трудом разлепила припухшие веки. Ирина выглядела разбитой: под глазами синева, волосы дыбом, пила кофе, страдальчески морщась, массировала виски. Видно, вечеринка удалась.

– Ну и как Венецианский балет? – мрачно осведомился Максим.

Ирина поперхнулась.

– Знаешь. Макс, – произнесла она, откашлявшись, – иногда ты меня пугаешь тем, что всё про всех знаешь.

– Работа такая, – отрезал Максим.

Ирина повернула голову и, застонав, сдавила ладонями виски.

– Сколько же ты выпила? – ухмыльнулся Максим.

– Тебе то что? – огрызнулась жена, – если я сдохну, ты только рад будешь.

– Депрессивное состояние, вызванное похмельным синдромом, – диагностировал Максим и пошёл в душ.

Ирина что-то пробурчала в ответ. Налепила на лицо жуткую зелёную маску, сделавшись похожей на ожившего мертвеца. Она и двигалась, как зомби – натыкалась на мебель, бранилась под нос, кидала в чемодан, что попадалось под руку. Пришла горничная. Ирина на неё набросилась, с ходу за что-то отчитала. Максим понял, что объясняться с женой в таком состоянии невозможно, ушёл в комнату, врубил телевизор и стал коротать время до приезда Вадима.

К подаче машины Ирина успела привести себя в божеский вид – напялить какой-то пёстрый эксклюзив и, поверх, голубую норку. Она посвежела и повеселела. Не успев сесть в самолёт, заказала дринк. Максим оглядел салон первого класса, решил, что вряд ли Ирина станет закатывать сцены в присутствии посторонних и, собравшись с духом, произнёс:

– Ира, я должен тебе кое-что сказать.

– Нашёл время. У меня уши заложило, – капризно объявила Ирина. – Впереди две недели, успеем наговориться.

И, осушив свой дринк, откинулась в кресле, закрыла глаза.

Ну не зараза?

После московского ледяного смога мягкий альпийский воздух казался неестественно чистым. Казалось, повсюду разлился тонкий еле уловимый аромат морозной хвои и чего-то ещё – неуловимого, невесомого, как первый иней, покалывавшего ноздри, кружащего голову. Взору открывался великолепный пейзаж. Неровные пики заснеженных гор, снег, искрящийся всеми цветами радуги на невероятно ярком ослепляющем солнце, пушистые сосны, прокалывающие острыми макушками невероятно синее небо. От этой нетронутой первозданной красоты захватывало дух. Максим подумал, что непременно влюбился бы в Альпы, если бы не надо было покорять их на лыжах.

Ирину, напротив, возбуждала мысль о предстоящем катании. Обозревала горы горящими от возбуждения глазами, как норовистая лошадка притопывала мыском ботинка, поправляла шапочку, ловила заинтересованные мужские взгляды и бросала ответные, из-под полуопущенных ресниц, мастерски разыгрывая кокетливое смущение. Максим равнодушно наблюдал за этой игрой и размышлял, когда будет лучше возобновить разговор, отложенный в самолёте. Порой ему казалось, что Ирина не догадывается, о чём пойдёт речь, а иной раз думал – что она великолепная актриса, исполняющая роль наивной недалёкой супруги. Максим попеременно склонялся то к одному, то к другому варианту, и не знал, какой из них для него предпочтительнее.

– Ира, нам надо поговорить. – Снова сказал Максим, когда оказались в роскошном двухкомнатном люксе.

– Это важно? – Приподняла брови жена.

– Да.

– Тогда отложим на потом, – спокойно обронила Ирина. – Не будем портить отдых проблемами. Впереди масса времени. Не хочешь прокатиться прямо сейчас?

– Нет, я хочу передохнуть с дороги. – Отозвался Максим.

– А я проедусь. Обожаю горы! Такая красотища! Надо будет в следующий раз взять с собой детей, как ты считаешь?

– Посмотрим. – Отозвался Максим, почувствовав раздражение оттого что Ирина всякий раз ловко сводила беседу к детям. Сколько можно спекулировать ими? Миллионы родителей расходятся, и ничего. Он уже и так давным давно стал «воскресным папой» – видит сына и дочь только по выходным и праздникам, в перерывах между делами и командировками. Максим вдруг понял, что хочет расставить точки над тире уже не ради Евгении, а ради самого себя. Он тоже смертельно устал всем врать: жене, детям, любовницам, знакомым, самому себе. Хочет стать свободным, вырваться из удобной комфортной золотой клетки, в которую по дурости запер себя сам.