Анатолий Тосс - За пределами любви

– Бедная, несчастная девочка, – проговорил он, но мог бы и не говорить, по его глазам и так было понятно, что она и бедная и несчастная и что он жалеет ее. Он потянулся к ней губами, успел дотронуться до шеи. Но когда она оттолкнула его, широкое, тяжелое тело тут же поддалось, ослабло, разом размякло.

– Не надо, – сказала Элизабет. – Я сама, когда надо будет. А сейчас не надо. Сейчас мне надо, чтобы ты просто был дома, пока я сплю. Я не хочу спать в пустом доме.

– Да-да, – закивал он, соглашаясь. – Хочешь, я лягу с тобой, чтобы тебе было спокойнее?

– Я же сказала, не надо, – повторила Элизабет настойчивее. – Просто будь в доме.

Она поднялась на второй этаж, ее комната была слева, мамина справа, чуть дальше по коридору. Немного постояв, подумав, Элизабет повернулась направо и, пройдя несколько шагов, открыла Динину спальню. Там все оставалось, как прежде, ничего не изменилось, и Элизабет подумала, что надо бы осмотреть комнату, вдруг она найдет какую-нибудь улику, которая поможет выйти на след. Но не сейчас, решила она, потом, сейчас ей надо спать, необходимо, у нее совершенно не осталось сил, словно ее выжали, высосали все соки. И она рухнула как подкошенная на кровать и последнее, что успела почувствовать, – мамин запах, который слегка, едва различимо окутал ее. «Теперь это и мой запах», – подумала Элизабет и заснула. Ей ничего не снилось, вообще ничего, даже мама.

Мама пришла к ней следующей ночью, когда Элизабет спала в коттедже Влэда. Она не собиралась оставаться у него, но дом снова нашептывал, окликал подозрительными звуками, и Элизабет в конце концов стало не по себе.

Влэд уже лежал в постели, было поздно, почти полночь, но не спал. «Наверное, ждет меня», – подумала Элизабет. Она неслышно проскользила босыми ногами по полу, казалось, в ночи он не замечает ее. Но когда она приблизилась, то даже в этой глухой, непроницаемой темноте она увидела устремленные на нее глаза, молчаливые: в них таились ожидание, мольба, предвкушение – все вместе.

– Девочка моя, ты пришла, – прошептал он и как-то неловко попытался приподняться. Но она, не говоря ни слова, уперлась рукой в его грудь, и он остался лежать, замерев в ожидании, в почти парализованном оцепенении.

Когда она потерялась в цветных переплетающихся туннелях, по которым неслась, скользя меж гладких стен, переходя из одного туннеля в другой, возвращаясь, сама становясь ими, их цветовые сочетания снова несли какую-то запрятанную, зашифрованную информацию, которая была доступна только ей и которую ей даже не требовалось разгадывать.

Потом туннели повернули назад и взвились спиралями, и ощущение наполненности разрослось, оно уже не вмещалось внутри и стало выбрасывать наружу вспышки – короткие, острые, они наслаивались одна на другую, пока не накрыли ярким, пугающе ослепительным взрывом, который еще надо было суметь пережить.

На этот раз мама пришла ненадолго.

– Вот видишь, Лизи, все хорошо, как я и обещала, – проговорила мама. – И впредь будет хорошо, вот увидишь. Ты все делаешь правильно. – Мамино лицо остановилось совсем близко, так близко, что можно было разглядеть каждую черточку, каждую ямочку, каждый бугорок. – Я обещала прийти к тебе, вот я и пришла. – Она снова помолчала, улыбка так и не сходила с ее губ. От нее исходило спокойствие и блаженство.

– Ты будешь часто приходить? – спросила Элизабет тихо, потому что громко не могла.

– Каждый раз, когда ты будешь здесь, я буду приходить.

– Где – здесь? – не поняла Элизабет.

– Здесь, в этой комнате, когда ты будешь засыпать на этой кровати… Тогда я буду приходить.

– С Влэдом? – спросила Элизабет, потому что снова не поняла. Дина кивнула. – Ты будешь приходить каждый раз, когда я буду заниматься с ним любовью?

– Ну это уже как ты хочешь, – засмеялась Дина. – Главное, чтобы ты входила в туннели. Ты же видела туннели?

– Да, видела, – согласилась Элизабет. – Но они возникают, только когда я занимаюсь с ним любовью.

– Ну вот видишь, – смех был мягкий, счастливый. – Зачем же ты меня спрашиваешь?

– Почему туннели? – снова спросила Элизабет.

– Потому что ты входишь в них с одного конца, а я – с другого. Главное, не выбирать, в какой из них входить. Все должно происходить само по себе, естественно.

– Они соединяют? – удивилась Элизабет.

– Ну что-то же должно соединять, – ответила Дина, и хотя голос потерял четкость, Элизабет поняла. Ей показалось, что поняла.

– Мама… – Элизабет не знала, как спросить: – Кто тебя убил?

Наверное, она напрасно спросила, потому что Дина перестала улыбаться, ее лицо стало удаляться, покрываться тенями.

– Никто, – ответила она, и Элизабет расслышала печаль. – Я же тебе говорила, что никто.

– А как же тогда…

– Не думай об этом, Лизи. Думай о том, как хорошо тебе, ладно?

– Да, – ответила Элизабет, но ответ ее уже растворился в пустоте.

Она открыла глаза. Уже светало, снова светало. Влэд спал рядом, он был теплый, почти горячий. Элизабет отодвинулась, мелкие бусинки пота соскользнули с кожи. Оказалось, что она совершенно раздета, но когда она успела снять одежду? Элизабет пожала плечами. «Впрочем, какая там одежда, – улыбнулась она себе, – майка, юбка, трусики». Тело было легким, но не только тело, на душе было спокойно и радостно, как и прошлый раз, когда приходила мама.

«Значит, я должна заниматься любовью с Влэдом, чтобы она приходила, – вспомнила Элизабет. Она посмотрела на него, в который раз разбирая по частям его лицо. – Нет, красивым его никак не назовешь. Разве что противоречие, – подумала она, – противоречие между сухой жесткостью, исходящей от его узких губ, от его грубой, почти выдубленной кожи, и теплыми, полными чувств глазами. Вот он и рождает во мне вспышки, в маме рождал, а теперь – во мне».

Влэд неожиданно открыл глаза, и она отвернулась, ей стало неловко, будто она подглядывала за ним, а он заметил. Теперь она лежала на спине, смотрела в окно напротив.

– Ты хотела что-то спросить? – сказал наконец он.

– Почему? – удивилась она.

– Ты смотрела на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Я чувствовал. Оттуда, из сна, я чувствовал твой взгляд. Динин взгляд я тоже всегда чувствовал.

– Понятно, – пожала плечами Элизабет. А потом спросила: – Ну и с кем тебе лучше, с матерью или с дочерью?

– Зачем ты так? – Голос был переполнен обидой, Элизабет даже улыбнулась:

– А почему нет? Ты спал с ней, теперь со мной, ты можешь сравнить.

– Я любил твою мать, а теперь эта любовь перешла на тебя.

«Ну конечно, – подумала про себя Элизабет, соглашаясь. – Мама перешла в меня, а значит, и его любовь к ней перешла на меня».

– А раньше ты меня совсем не любил? – спросила она, чтобы поставить его в тупик.