Татьяна Веденская - Муж объелся груш

– У меня есть окно четырнадцатого. Запиши нас на десять часов.

Слушаюсь, так и тянуло сказать меня. Но я, конечно, не стала его провоцировать лишний раз. Раз уж дело наше дурное сдвинулось хоть с какой-то мертвой точки, надо было пользоваться моментом. А то неизвестно, как долго его придется ловить, если что-то пойдет не так и он все отменит. Так что, не привередничая особо, я позвонила в клинику и попросила записать нас на анализ по «установлению генетического родства». Скучная женщина бесцветным голосом спросила, кого будем устанавливать.

– В смысле? – не поняла я.

– Ну, чье родство? Отцовство? Предполагаемое отцовство будете определять?

– Почему предполагаемое? – обиделась я. – И почему обязательно отцовство?

– Знаете, девушка, вот сколько я тут работаю, что-то никто еще не пришел предполагаемое материнство устанавливать. Все проблемы только с отцами, – усмехнулась она. – Так что вам писать?

– Да, пишите на отцовство, – пристыженно подтвердила я. Администратор, ничуть не удивившись, отметила нас в расписании и повесила трубку. Надо же, какое это, оказывается, обычное дело – подтверждение отцовства. Получается, что я не одна? Нас что, много таких, которым мужья не верят? Да уж, куда катится мир!

Все кругом только и делают, что говорят о глобальном потеплении. Мол, и климат-то на Земле-матушке меняется, и ледники тают, скоро станет жарко, как в Африке, Европа (так ей и надо) превратится в пустыню безжизненную, а Америка (ей-то уж точно так и надо) вообще под воду уйдет. Помнится, было и в Москве несколько лет, когда эти байки о потеплении прямо-таки на глазах становились реальностью. Зеленые газоны в декабре. Цветущие розы на Новый год. Вся зима в резиновых сапогах – все было, и как-то расслабились мы после этого, что ли. Хотя меня лично настораживало, что в новостях частенько говорили, что такая же температура наблюдалась в столице родимой году в…дцатом прошлого века. Что, стало быть, тогда тоже глобально теплело? А отчего, если ездили они тогда еще преимущественно на конях и прочей лошадиной силе. У нее что, тоже выхлоп был ядовитый, губительный для живой планеты?

Но все на самом деле идет по кругу, по бесконечной спирали, и сомнения охватывают насчет всякого там потепления, когда термометр показывает минус двадцать восемь. Хотела бы я посмотреть на те льды, что вздумали бы таять при такой погоде.

– Может быть, лучше все перенести? – беспокоилась мама, с тревогой кутаясь в плед. Глобальное потепление добралось и до нашей квартиры, невыносимо сквозило изо всех щелей, окна покрылись инеем. Ехать, конечно, не хотелось никуда, но…

– Мам, я и так ждала столько. Ну его, лучше уж отмучиться один раз.

– А почему бы ему за вами не заехать? Все-таки он на машине.

– Ох, – только вздохнула я. – Ему-то там рядом, а досюда пока доедешь, вообще все время пройдет.

– Ну, удачи. Сонечка, как ты там? – спросила мама, расплываясь в улыбке. Соня недовольно что-то гукнула из-под попон и попыталась вывернуться. В который раз ее тяга к свободе была пресечена коварной взрослою рукой. Мы вышли на улицу и понеслись к остановке. Машины, ехавшие мимо, двигались медленно, так и не оттаяв, синие, заиндевевшие, пуская дым, который от холода стелился между ними. Люди на остановке имели практически тот же вид. Лица их в большинстве случаев скрывались за намотанными на нос шарфами. Мужики умудрялись курить, хитрым способом просовывая сигареты под шарфы, хотя одно то, что они держали их толстыми перчатками, делало задачу почти невыполнимой. Народу, ожидавшего транспорт, было много, Ярославка двигалась медленно, автобусов, да и маршруток не виднелось вообще. Наверное, в такой атмосфере не всякий уважающий себя автобус заведется в принципе. Люди стояли молча и не смотрели друг на друга, стараясь держаться внутри собственного микроклимата. Холод мог проникнуть внутрь от любого неловкого движения, так что все старались шевелиться по минимуму, только ногами перебирали. В эдаком анабиозе и зимней спячке мы даже не сразу заметили, как сквозь белые клубы проплыл и остановился почти напротив нас заледеневший, промерзший и пустой, видимо только что из депо, автобус. Двери открылись, но почти никто даже не шевельнулся.

– Ну, что стоим, кого ждем? – спросил вдруг веселый голос одного мужичка, того, видимо, который курил. – Товарищи пингвины, рефрижератор до метро подан.

Остановка засмеялась, расслабилась, потом засуетилась и стала плавно перетекать в недра, которые, надо признать, климатически ничуть не отличались от остановки. Водитель, отгородившись от нас плотными дверьми, воспринимал как личное оскорбление всякую попытку купить билетик.

– Холоду только нагонять, – ворчал он, выдавая очередной талон.

– Хоть бы салон натопил! – возмутилась общественность.

– Авось надышите, – причмокнул добрый водитель и закрыл скрипучую дверь. Я пристроилась в проходе, сунула коляску к окну и стала смотреть в мутную пробуждающуюся темень. Куда я еду? Зачем? Что я хочу доказать? Наверное, единственное, самое главное, что гонит меня в этот холод, это нежелание, чтобы он имел право думать, будто поступил со мной справедливо. Нет, все не так. Он бросил меня, сделал несчастной, разбил мне сердце. Он виноват в том, что я хожу по дому, не зная, куда себя приткнуть. Он и только он повинен в том, что я так себе противна. Он уничтожил мою жизнь, так пусть хоть не думает, что по моей вине. И если уж он решится оставить нас, оставить мать своего ребенка, свою жену, то пусть… пусть ему будет от этого плохо, пусть хоть иногда совесть чирикнет ему, что он поступил не так, как подобает мужчине.

– Будете выходить?

– А, что? – встрепенулась я, и образ мужа, образ нашей встречи, все те слова, что я старательно продумывала, чтобы потом ему сказать, тут же вылетели у меня из головы. На меня смотрела женщина лет шестидесяти, видимо симпатичная, но сейчас одетая в огромный безразмерный пуховик явно поверх ста свитеров и в пуховый платок под большой некрасивой шапкой. Холод убивает красоту наповал.

– Выходите?

– А мы где?

– «ВДНХ». Дайте я вас обойду, – недовольно фыркнула она.

– Я выхожу, – кивнула я, вытаскивая из уголка коляску. Сонька, надо отдать ей должное, дрыхла под своими попонками, не замечая ни толпы, ни огней, ни эскалаторов. Мы перешли на сторону легкого метро, поднялись и поехали на «Тимирязевскую», а оттуда дальше, на «Петровско-Разумовскую». В другое время, в другом состоянии, с Люськой или с Денисом… нет, пожалуй, все-таки с Люськой, я бы чувствовала себя в этой смешной вагонетке как на аттракционе. Для большинства он и был исключительно способом развлечься, но не для меня, не сегодня, не при двадцати восьми по Цельсию.