Татьяна Веденская - Муж объелся груш

– Ты когда вернешься? – спросила меня мама, с неодобрением глядя, как я неловко и неуклюже собираю Сонькины пожитки.

– Ну… – затруднилась с ответом я.

– Вернется, теть Свет. Когда время придет. Она ведь уже взрослая девочка, верно? А если что, вы всегда знаете, куда ей позвонить, – отбрила Люся, оставив мою маму стоять с раскрытым ртом.

Вот за это я и любила Люсю, всю жизнь она раздвигала мои пределы дозволенного, показывая мне мир, от которого в моей семейке меня всегда старались напрочь оградить.

– Что скажешь? – смеясь, спросила меня Люська, семеня по снежной дорожке. – Стоит же все-таки хоть иногда выбираться из дома?

– Это точно, – улыбнулась я. И через несколько минут мы отряхивали сапоги, она – красивые, модные, я старые, нечищеные, отчего снова почувствовала укол стыда, в ее прихожей. В самом деле, что это со мной? Я никогда не была такой, меня такой не растили. Откуда этот дикий упадок сил?

– Итак, – ухмыльнулась Люська, – во-первых, поедим.

– Я не хочу.

– Кто тебя спросит, – пожала плечами она. – Будешь есть как миленькая. Моя мамашка тут пироги к моему прилету навертела, что ж им пропадать, что ли?

– Пироги – это хорошо, – согласилась я.

– А во-вторых что? Надо выпить. Дома тебе хоть кто-то додумался стопку налить?

– Что ты! – усмехнулась я. – Как можно!

– Да уж, у твоих предков не забалуешь. Сейчас организуем. – И Люська развила бешеную активность, к которой подключила свою, как она говорила, мамашку, с которой они жили такой вот маленькой семьей. Отец Люськин бросил их, когда ей еще не было и пяти лет. Ушел к другой. Впрочем, иногда он с дочерью видится, деньги сует, но она не берет, смеется и говорит, что с ее работой она сама может ему помочь, сделать прибавку к пенсии. А он пусть лучше бы машину поменял наконец, сколько можно на такой помойке ездить. Она бы ему и скидку сделала, по-родственному. Но это Люська все больше прикалывается. Папа ее ездит на чем-то исключительно отечественном, произведенном в СССР, и машины из Люськиного салона ему уж точно не по карману.

А мамашку Люська любит больше всех. И мамашка у нее мировая, тетя Шура – тишайшая, ходит вокруг Люськи, не надышится, пироги печет, стирает, костюмы ей деловые наглаживает. А сейчас вокруг стола бегает, радостная, что дочка разлюбезная вернулась с лыж своих окаянных, целая и невредимая, ног не поломала на этих горах.

– Теть Шур, Люсь, куда вы так разогнались, – пыталась остановить их я, но было бесполезно. Стол покрылся колбасами и пирогами.

– Марусечка, что ж ты такая бледная? Сонечка спать не дает? Ох-ох, – запричитала Люськина мамашка. – Эх, девочки.

– Девочкам треба выпить, мам. Ты с нами?

– Ну, стопочку давай. Марусечка, может, тебе супчику? – суетилась тетя Шура.

– Нет, теть Шур, спасибо. Я не голодна.

– Ну, вздрогнули, – скомандовала Люся, и мы вздрогнули. Жар обжег горло и моментально распространился внутрь, обжег огнем, перехватив дыхание. Вообще-то я пила редко, бокал шампанского на Новый год, немного ликера с девчонками в клинике, если был повод. У Люськи тоже, если что, вина. По сути, это был второй или третий раз, когда я вот так залпом выпивала что-то крепкое, огнедышащее. Но еще раньше, чем дыхание ко мне вернулось, я отчетливо поняла, как Люська была права, что вытащила меня сюда, что влила в меня этого коньяка или что там. И что правильнее всего это повторить.

– Еще? – с пониманием уточнила Люська. – Между первой и второй перерывчик небольшой?

– Вы закусывайте, Машенька, берите колбаску.

– Нет, спасибо, – через еще не потушенный внутри пожар выдохнула я. И потом зачем-то заявила: – И вообще, мне бы похудеть.

– Для чего? Для этого кощея, будь он неладен? – возмутилась Люся. – Для Дениса твоего, что ли?

– Дочь! – дернулась тетя Шура. – Это же обидно!

– Ладно, не буду. Твое дело, но я тебе всегда говорила, не стоит он тебя. Не ценит он того счастья. Ведь вот какая ему баба досталась… Мам, тебе еще налить? – Люська снова наполнила рюмки, чему я, надо признаться, обрадовалась.

– Нет, девочки, вы тут общайтесь, а я пойду, мне там… пошить надо кое-что, – засуетилась тетя Шура, со всем присущим ей тактом понимая, что мешать нам сейчас не стоит.

– Во какая мамашка у меня! – гордо цыкнула Люся. – Просто золото. Ну, за что выпьем? Хочешь, за твое счастье?

– Давай, – кивнула я. – Давай выпьем, чтобы Денис мне поверил.

– Подожди, – помрачнела Люся. – Если бы ты была ему нужна, он бы и так тебе поверил. И вообще, насколько я тебя знаю, это просто абсурд, как ему вообще такое в голову пришло – не его ребенок. У тебя же, кроме него, никого не было.

– Это да, – кивнула я, вздохнув.

Денис действительно оставался моей первой и единственной любовью. Нет, конечно, были какие-то истории. В школе мне нравился один мальчик – Витя, кажется. Он потом уехал на ПМЖ куда-то далеко, так и не узнав о моих чувствах. Еще случалось в институте, правда, не на первых курсах, ибо училась я не очень и курса до третьего все боялась не сдать какой-нибудь зачет или лабораторную, да и вылететь к чертовой матери. Если бы такое произошло, отец бы меня убил. Ну, так я, по крайней мере, думала. Папа мой вообще-то человек мирный, из него хоть веревки вей, хоть на коленках катайся. И есть только пара вещей: семейная честь и вот это «в нашем роду у всех дочерей есть высшее образование» – его пунктики. Не дай бог чего, проблем не оберешься. Так что только на третьем курсе экономического факультета я расслабилась и осмотрелась по сторонам. И узрела одного красавчика с пятого курса, по которому посохла немного, но не сильно. До встреч и прочих телячьих нежностей не дошло. А потом я благополучно сдала сессию, так и не поняв, собственно, зачем мне нужен этот самый диплом. Об экономике я знала мало и все больше всякую ересь, которой понабралась из учебников и лекций. А как все это может на практике применяться – кто ж его знает? Точно не я, домашняя девочка, которую до пятого курса папа с мамой по очереди встречали у метро, чтобы поздно домой не шла. А потом, соответственно, клиника, приемная заведующего, хорошего папиного друга, который вызвался заодно за мной и присмотреть. И, как вы понимаете, Денис Александрович – человек, которого заведующий просто проглядел. Не ожидал такой диверсии со стороны собственного же юротдела.

– Что, вообще никогда и никого? – ахнула Люська.

– Ты же все про меня знаешь! – покраснела я. – Откуда?

– Нет, ну это же ни в какие ворота. И теперь с тебя – с тебя! – экспертизу требуют. Где справедливость? – возмутилась Люська. – Ну, я ему покажу экспертизу. Ну, он у нас попляшет!

– Может, не надо? – испугалась я.

– Ничего не знаю, я его с землей сровняю, – пообещала она, как-то нетвердо наливая в бокалы.