Вероника Кузнецова - Робин

— До сих пор я не совершил ни одного дурного поступка, — возразил я. — А Сэм первый полез, так что я здесь ни при чём.

— Вчера ты тоже с ним подрался, — напомнил отец Уинкл.

— По той же причине.

— Ты был дерзок с мисс Агнес.

— Ей самой нравится ругаться.

— Ты нагрубил миссис Джонсон.

— В ответ.

Отец Уинкл перевёл дух, а я сплюнул и, очевидно, вновь сделал что-то не так, потому что он покосился на меня с осуждением.

— Боюсь, Робин, что, если ты и дальше будешь отвечать всем в таком же духе, тебе будет трудно.

Я и сам почувствовал, что начал новую жизнь не так смиренно, как хотел, а со стороны это и вовсе выглядело скверно, хотя я старался, как мог. Вот и со священником я препирался, как старая лавочница со скупым покупателем. Почему-то сходные убеждения Фанни не вызывали у меня протеста, а отцу Уинклу я готов был перечить на каждом шагу.

— Давай договоримся на будущее, что ты постараешься вести себя мирно по отношению ко всем, даже к Сэму, а я ещё раз поговорю с леди Кэтрин и попрошу её отнестись к тебе снисходительнее.

— Ладно, — согласился я.

А что ещё я мог ответить на такое выгодное предложение?

— Отец Уинкл, вы курите? — решился я спросить его об очень важном для меня предмете.

— Нет, — последовал неумолимый ответ. — Думаю, что и тебе следует отвыкнуть от этой привычки, если ты её приобрёл.

— Я просто так спросил, — объяснил я с досадой.

Незачем было и спрашивать: и без того ясно, что он считает курение грехом. Священники всякое удовольствие считают грехом.

Отец Уинкл угостил меня длиннющей проповедью. Вначале я слушал и даже пытался что-то прочувствовать, но, поняв, что конца ей не предвидится и я ещё успею должным образом сосредоточиться, стал размышлять о страшной истории, рассказанной садовником. Если вдуматься, так ничего особенно страшного не произошло, потому что у нас такие явления не редкость. Вот и моего отца забили насмерть, а кто и почему, неизвестно. Но у нас, среди воров и грабителей, насильственная смерть была естественным прибавлением к профессии. Мы рисковали, попадались и расплачивались иной раз свободой, а иной раз — жизнью. Иногда, как это чуть было не вышло у Громилы, жизнью расплачивались те, кого грабили, за то, что имели имущество, которое можно было украсть. Здесь же, в этом красивом богатом доме, смерть от чьей-то руки казалась невозможной, однако две женщины были убиты, а ребёнок накололся в темноте на острое лезвие и погиб. Наверное, жутко было старому садовнику найти его труп спустя год после его исчезновения. А сначала его, конечно, искали, надеялись, что он куда-нибудь забежал и заблудился, а спустя какое-то время отыщется. Может, и объявления давали о его пропаже. Конечно, давали. Господа всегда дают всякие объявления, даже о свадьбах, словно всех вокруг интересует, что какие-то там мистер и мисс решили пожениться. Вот и известие о пропаже малыша поместили в газете, да ещё позаботились о вознаграждении, ведь денег у них много. Потом надежда мало-помалу оставляла родных маленького Бертрама, но всё-таки их поддерживала мысль, что его кто-то нашёл и, плохо ли, хорошо ли, заботится о нём. Но уж когда мистер Вениамин обнаружил труп, их постигло новое горе. Не хотел бы я увидеть этот труп. Труп-то не хочу увидеть, а вот подвал, где его нашли, не мешало бы осмотреть. Не знаю, почему подобные мрачные места будоражат воображение, но я чувствовал, что не успокоюсь, пока не спущусь туда. Старик говорил, что теперь запирает дверь, так что мне необходимо заполучить ключ, а на это требуется время. И ключ от комнат миссис Салли и её сына надо добыть. Интересно, оставили их такими, какие они были в ночь убийства, или там уничтожили всякие следы преступления. По слухам, иногда, когда убийство не раскрыто, кровь жертв, как бы её ни замывали, проступает на том месте, где она была пролита. Она как бы вопиёт об отмщении. Грабителя, с перепугу убившего женщин, мне, конечно, не найти, а вот посмотреть на комнату надо. Ещё бывает, что души убитых слоняются по дому, чтобы напомнить о себе и побудить живых искать преступника, но это уж гиблое дело. Попробуйте-ка его отыскать спустя шесть лет. Как бы ни были раздосадованы души убитых дам, они должны понимать, что живому человеку это не под силу. Но как бы пробраться в комнаты и подвал?

Я посмотрел на окно, через которое влез грабитель. Действительно, до него ничего не стоило долезть. Может, попытаться ночью проследовать уже испытанным путём? Вряд ли мне удастся открыть окно, но попытаться следует.

— Ты меня не слушаешь, дитя моё? — спросил священник.

— Слушаю. Вы очень интересно говорите.

Отец Уинкл поджал губы.

— Куда ты смотрел, Робин? — после непродолжительного молчания спросил он.

Я понял, что попался.

— На дом. Интересно, когда запирают дверь на ночь?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — насторожился священник.

— Из-за грабителя, которого я спугнул. Он ведь мог меня узнать и выследить.

— Ты боишься, мальчик?

Его голос потеплел, и я понял, что сумел его обмануть.

— Я привык быть осторожен, — объяснил я и пошёл ещё дальше. — По-моему, там, у входа, легко влезть на второй этаж. И с одной стороны и с другой.

Отец Уинкл неохотно проследил за моим жестом и заверил меня со всей доступной убедительностью:

— Не бойся, Робин, на ночь и двери и окна тщательно запираются.

Хотелось бы мне знать, о чём сейчас думал этот человек. Во мне он по-прежнему вызывал смутную тревогу, да и отцу он не нравился. На леди Кэтрин он имел какое-то влияние, но на то она и леди Кэтрин, державшая в горничных Рыжую, чтобы быть под чужим влиянием. Отец Уинкл явно не желал говорить об окне и подступах к нему, боясь, наверное, проговориться об убийстве. Что ж, его можно понять, ведь он был очевидцем и вряд ли хочет даже в мыслях ещё раз пережить эту трагедию.

Этим мне и пришлось удовлетвориться.

— Пойдём, дитя моё, — позвал священник. — Мы достаточно погуляли, и давно пора приступить к нашим занятиям.

У меня сразу пропал интерес к запретной теме, потому что мне предстояло узнать, способен я к учению или слишком туп.

Отец Уинкл выбрал для занятий комнату с большим столом, на котором удобно было разложить заранее принесённые бумагу, карандаши и книги. Я изо всех сил старался запомнить буквы, которые он мне показывал, вглядывался в картинки, будто они могли мне помочь, придумывал, что напоминают мне очертания букв, и в конце концов потерял и всякую способность соображать и уважение к себе. Я был идиотом, и моего нового отца неприятно поразит этот факт.

— Я вижу, что ты устал, Робин, — заметил отец Уинкл, закрывая книгу. — На сегодня достаточно. Я доволен твоими успехами.

Приятен он был мне или неприятен, я уже не мог понять. Одно было ясно, что он оказался чрезвычайно снисходительным человеком. Из классной я вышел, пошатываясь под бременем распухшей и отяжелевшей головы, и направился прямиком в свою комнату, где зеркало бесстрастно доказало, что моя голова не увеличилась, зато глаза осоловели. Я лёг и пролежал в полузабытьи до самого обеда. Никогда ещё я так не уставал.