Вероника Кузнецова - Робин

— Мне, и правда, грозила опасность, мама, — кротко сказал отец. — Этот мальчик спас мне жизнь.

Леди Кэтрин устремила на меня голубые глаза, похожие на глаза её сына. Она была невысокая, хрупкая и казалась очень милой, но взгляд её не был таким добрым, как это можно было ожидать. Выслушав рассказ сына, она обратилась ко мне.

— Что мы можем для тебя сделать, мальчик? — спросила она как можно ласковее, но в её голосе не было искренности.

— Я уже сделал всё, что смог, мама, — сказал отец. — Я усыновил его и намерен позаботиться о его будущем.

Дама взглянула на него чуть ли не с ужасом.

— Что ты говоришь, Чарли? Скажи, что ты пошутил! Ведь это уличный мальчишка, бродяжка, вор!

Я так и думал, что моё ремесло не понравится здешним обитателям, но ведь выбор у меня был не слишком велик и мне пришлось ограничиться наиболее приемлемым для меня занятием, да и обчищал я лишь карманы богатых, а это снимает с меня вину, хотя леди Кэтрин таких тонкостей не понять. Может, потом, когда она познакомится со мной поближе, она поймёт, что я не такой уж пропащий человек.

— Он спас мне жизнь, мама, — проникновенно заговорил отец. — Рискуя своей жизнью, он спас мою жизнь, и я его должник до самой моей смерти. Кроме того, если он вернётся туда, откуда пришёл, его убьют за то, что он помешал негодяю меня прикончить.

— Ты много выпил, Чарли, — отметила леди Кэтрин.

— Это не лишило меня способности соображать и быть благодарным, мама. Я едва не погиб.

Его голос дрогнул.

— Чарли, ты должен прекратить свои ночные похождения, — взмолилась леди Кэтрин. — После того, что случилось, я не смогу отделаться от мысли, что тебя подстерегает опасность. Отец Уинкл…

— Я уже говорил с отцом Уинклом, — решительно прервал её сын. — А сейчас я устал. Мне нужно отдохнуть. События этой ночи оказались утомительнее, чем я ожидал. Робина надо куда-нибудь устроить, мама.

— Что скажет твой брат?

— Но ведь ты мне поможешь, мама?

Он нежно обнял её и поцеловал. По-моему, после этого старая дама согласилась бы принять у себя не то, что меня, но даже самого Громилу.

— Сколько тебе лет, мальчик? — спросила она.

— Десять лет, леди Кэтрин, — ответил я.

— У него никого нет, — вставил отец. — Круглый сирота.

— Надеюсь, ты будешь хорошо себя вести, Робин, — милостиво сказала леди Кэтрин. — Моя горничная проводит тебя в твою комнату.

Она позвонила, и появилась средних лет женщина, рыжеволосая, полная и, как было видно с первого взгляда, очень исполнительная.

Проводите мальчика в угловую комнату, Агнесс. Найдите ему какую-нибудь одежду, приготовьте воду для мытья, а это, — она с плохо скрытой брезгливостью указала на мой служивший мне верой и правдой костюм с плеча старшего сына миссис Хадсон, — сожгите.

Агнесс с готовность выслушала указания и за руку увела меня из гостиной.

— Приятных тебе снов на новом месте, Робин, — напутствовал меня отец.

Я был вынужден покинуть гостиную прежде, чем смог ответить.

Когда мы скрылись с хозяйских глаз, Агнесс сразу изменилась, отшвырнула мою руку и выразила мне своё величайшее презрение.

— Надеюсь, что тебя здесь недолго продержат, — заявила она.

Терпеть обиды от рыжих ведьм не входило в мои планы.

— А это уж не ваше дело, — напомнил я ей, причём сказал сущую правду.

Она зло посмотрела на меня и сквозь зубы процедила что-то типа «оборванец». Впрочем, поручение она выполнила добросовестно, не забывая, однако, меня оскорблять, на что мне пришлось отвечать, исключительно чтобы не показаться невежливым и невнимательным к её словам, но я был гораздо сдержаннее, чем она, хотя её не устраивали даже мои краткие ответы. Наблюдая за ней, я понял, что она пытается подражать леди Кэтрин, но на свой лад. Получалось не так уж плохо, и теперь, когда я понял, в чём секрет её неестественного тона и странных жестов, было даже забавно.

— Вряд ли ты сумеешь самостоятельно раздеться и надеть вот это, — сказала Рыжая, с сомнением глядя на меня.

Я насторожился, предположив, что балахон, который она принесла, таит в себе какие-нибудь хитроумные застёжки.

— Это почему же?

— Судя по твоему платью, воришка, ты никогда не меняешь одежду, а значит, едва ли сможешь вспомнить, как это делается.

И что ей далась моя одежда? Одежда как одежда, не хуже чем у других, а уж по прочности ей нет равных.

— Вам так уж хочется меня раздеть? — спросил я, не подумав, какой смысл приобрели мои слова.

Она покраснела и отвернулась.

— Какой бесстыдник! — возмущённо промолвила она.

Я понял, что, сам того не ожидая, сумел её задеть, и порадовался этому.

— Пакостный мальчишка! Болван неотёсанный! Подзаборник!..

Я слушал эти нелестные эпитеты совершенно спокойно, без возмущения, даже с любопытством, потому что чем больше она говорила, тем больше злилась и возбуждалась, приходя в совершенное бешенство.

— А леди Кэтрин знает, как вы умеете ругаться? — поинтересовался я в минуту затишья.

Рыжая осеклась и, по-моему, пожалела, что так распалилась.

— Ты наглый воришка, — сообщила она без недавней страсти и швырнула в меня балахоном.

Я его ловко подхватил, но она, как кошка, бросилась ко мне и вырвала его из моих рук.

— Ступай мыться! — истерически закричала она. — Здесь не место грязным подкидышам!

— А чистым подкидышам здесь место? — спросил я. — Кстати, у меня ещё недавно был отец, родной отец.

Она побагровела и тяжело опустилась на стул, и я сразу пожалел, что довёл женщину до припадка. Всё-таки мне не следовало начинать новую жизнь со ссоры с горничной моей приёмной бабушки. Она сама начала перепалку, но мне не надо было поддаваться на провокацию. Ко всему этому, с ней сделалось дурно, и виновником её болезни могут счесть меня.

— Вам плохо? — робко спросил я. — Дать вам воды?

— Если ты сейчас же не влезешь в корыто, грязный поросёнок, то тебе самому придётся плохо, — ответствовала она, и я успокоился за её жизнь, потому что, как правило, умирающие не ругаются.

Я плескался в корыте и не мог определить, нравится ли мне это занятие или нет. Поплавать в реке было приятно, но это удовольствие выпадало мне не часто, а сейчас я мылся тёплой, даже горячей водой с мылом… Нет, я так и не понял свои ощущения, несмотря на то, что Агнес заставила меня вымыться в трёх водах.

— Теперь надень ночную рубашку и ложись в постель, — велела она мне, искоса поглядывая на синяки на моём правом предплечье, за которое схватился Громила, отбрасывая меня к стене при нашем памятном разговоре.

Я с удивлением облачился в чудной балахон, призванный, оказывается, служить всего лишь ночным одеянием. Покупать или шить вещь, нужную лишь для нескольких часов сна, можно было, лишь не зная, куда ещё деть лишние деньги. И постель! Мало того, что я должен был спать на самой настоящей кровати с ножками и мягкой периной, так на ней были ещё и простыни, словно одного одеяла кому-то казалось недостаточным. Было трогательно, что здешние обитатели не поскупились для меня на такую ненужную роскошь. Или у них денег так много, что им их не жалко? Если бы это не была семья моего отца, то Робин Гуду следовало бы отобрать у неё излишки богатства.