Вероника Кузнецова - Горбун

— А как же иначе! — воскликнула я с полным правом, так как два раза мой сотрудник подбрасывал меня до метро.

Дружинину почему-то совсем не понравилось, что кто-то собрал себе машину. Он ничего не сказал, но молчание было красноречивее всяких слов.

— Он и дом сам построил, — похвасталась я деловой хваткой своего коллеги.

— Он из пригорода? — тусклым голосом поинтересовался мой спутник.

— Да. Иногда он утверждает, что дом трёхэтажный, но часто об этом забывает и говорит, что в нём два этажа.

Дружинин улыбнулся, но скоро вновь помрачнел.

— Разве вы сами не видели? — хмуро спросил он.

— Он к себе ещё никого не приглашал, потому что не закончил отделку, и они пока живут в одной комнате.

У меня не было сомнения, что коллега и не подумает устроить новоселье.

— Будущий рай, — печально сказал Дружинин. — И для кого он его строит?

— Для жены и сына, — ответила я.

Леонид долго молчал, внимательно глядя на дорогу, а потом вдруг милостиво сказал:

— Жаль, что вашего сотрудника здесь нет. Я не так уж хорошо разбираюсь в автомобилях, и его совет был бы мне полезен. А почему вы не спрашиваете об остальных книгах господина Якобсена?

Меня мало интересовали социальные романы, потому что в них не могло содержаться ничего в тот момент для меня интересного. Меня занимали только приключенческие повести Ларса, где фантазия была свободна от оков реальности.

— Чтобы дать вам отдохнуть, Леонид.

— Благодарю боярина за ласку.

Мама не раз использовала эту фразу, когда хотела подчеркнуть, что моя мнимая забота её не обманула, поэтому я улыбнулась.

Мы приятно пообедали в крошечном кафе и прошлись по какому-то красивому парку.

— Ира, наверное, уже вернулась? — спросила я.

Дружинин умел извратить любые слова.

— Вам так хочется от меня избавиться? — усмехнулся он.

— Нет. Но разве вы не собирались работать?

— Вы с моей совестью образуете славный дуэт. Если бы вы обе почаще напоминали мне о работе, может быть, вышел бы результат. Но сегодня я хочу забыть о делах, поэтому пусть моя совесть спит, а вам придётся забыть о моей работе.

— Как-то странно, что мы не говорим о Ларсе, — сказала я. — Сегодня его похороны.

— О покойниках или говорят хорошо, или ничего не говорят, а его творчеству мы посвятили излишне много времени. Я не могу простить этого человека.

— Из-за Мартина?

Леонид кивнул.

— Смерть Нонны на моей совести, — спокойно добавил он. — Это я не учёл, что её могут принять за вас.

За нежеланием говорить о происшедшем Дружинин скрывал боль и чувство вины, а я поняла это только сейчас.

— Смерть Нонны была самоубийством, — сказала я. — Вашей вины здесь нет.

Прежде я не думала об этом, но, наверное, неосознанно сделала для себя определённый вывод, потому что не только мой голос звучал убеждённо, но и я сама не допускала сомнений в правоте своих слов.

— Самоубийством?!

Леонид глядел на меня с недоумением, поэтому пришлось объяснить.

— Нонна догадалась, кто был преступником, и нарочно заставила меня уехать с Петером и Мартой, а сама переоделась и повязала на голову косынку, чтобы скрыть волосы. Она не умела медленно работать, и меня удивляло, что она потратила столько времени на посадку нескольких луковиц, но я поздно догадалась, почему она осталась в огороде, а не уехала домой. Нонна ждала мужа. Она не могла решиться его разоблачить, но не могла делать вид, будто ничего не замечает и верит, что он уезжает к тётке ради встречи с Ирой. Жизнь потеряла для неё смысл и цену, и единственным выходом она видела смерть, причём смерть от руки мужа. Разве это не было самоубийством?

Для меня разъяснённый мною же поступок Нонны стал настолько очевиден, что я поражалась, почему такой умный человек, как Дружинин, не понял этого сразу.

— Да, наверное, вы правы, — сказал он, а через некоторое время добавил. — Конечно, так и было.

— Вы бы ничего не смогли сделать, — добавила я. — Нонна сказала бы, что закончила и уходит, а сама бы вернулась. Сразу же или на другой день, но вернулась.

— Пожалуй. А всё-таки, что господину Якобсену было от вас нужно? — спросил Дружинин. — У вас есть хотя бы предположения?

Если совесть не чиста, любая мелочь кажется обличающей. Мне казалось, что взгляд Леонида слишком долго не отрывается от моего лица, и его владелец знает, что мне известна правда.

— Какие у меня могут быть предположения? — спросила я, незаметно делая шаг в сторону и притворяясь, что рассматриваю окрестности. — Я ничего не понимаю.

У Дружинина была гадкая манера угадывать, когда я говорю правду, а когда ложь. А ещё у него были слишком сильные руки и полное отсутствие уважения к причинам, заставляющим меня говорить неправду. Я была остановлена и повёрнута лицом к нему.

— В чём дело? — сердито сказала я, но Леонид почему-то не испугался.

— Вы поняли? — догадался он. — Говорите.

— Вы собираетесь силой вырвать признание? — холодно осведомилась я.

— Извините, Жанна, — тихо сказал он, отпустил меня и пошёл рядом, не пытаясь продолжать расспросы.

Он больше чем любой другой имел право знать истину, но открыться ему означало разоблачить постыдный поступок Ларса.

— Я только сегодня поняла, почему Ларс это сделал, — призналась я.

Дружинин выжидательно посмотрел на меня и предложил руку. Я положила ладонь на сгиб его руки, но не стала вдаваться в объяснения.

— Я заранее согласилась не предавать это дело огласке, поэтому лучше мне продолжать делать вид, что ничего не понимаю. Не спрашивайте меня, а то я могу проговориться.

Дружинин быстро взглянул на меня и сделал вид, что сосредоточен на дороге.

— Я ни о чём не спрашиваю, — сказал он.

— Спасибо.

Было мучительно сознавать, что после отказа давать объяснения Леонид подозревает меня в каких-нибудь неприглядных поступках, вызвавших необходимость от меня избавиться. А если он этого не заподозрил, то он должен был жестоко обидеться на моё недоверие к нему. Скорее всего, теперь он не захочет со мной видеться, и я решила, что если при прощании я замечу неблагоприятные признаки, то всё ему расскажу, чтобы не потерять его расположение.

— Вы мне очень нравитесь, Жанна, — ни с того ни с сего сказал Дружинин.

Я заподозрила, что этим обходным манёвром он хочет заставить меня проговориться.

— Я вам угодила, скрыв причину преступления?

Он поморщился.

— Не любишь ты меня, естественное дело:

С другими я и так и сяк,

С тобою говорю несмело,

Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак, — вполголоса и достаточно монотонно процитировал он.

— Что?.. А дальше? Люблю слушать, когда читают Грибоедова.

— Хансен очень красивый мужчина, — отдал Леонид должное полицейскому. — Правда?