Энн Стюарт - Под покровом ночи

Однако в следующее мгновение Тьернан отступил.

— Утром так утром, — бесстрастно произнес он. И, так же бесшумно, как появился, исчез, растворившись во мраке.

Только тогда Кэссиди с шумом выдохнула, неожиданно для себя осознав, что едва ли не с минуту стояла, затаив дыхание. А в следующий миг поняла, что дрожит мелкой дрожью.

Внезапно пошатнувшись, она оперлась о шкаф; во рту стоял сладковатый привкус кипяченого молока. Кэссиди нетвердыми шагами прошла в темную гостиную и, подойдя к отцовскому бару, плеснула себе добрых полстакана ирландского виски и выпила его залпом, неразбавленным, чувствуя, как обжигающий напиток просачивается в желудок, смешиваясь с молоком, которым, словно ребенка, напоил её Тьернан.

Пройдя в свою спальню, Кэссиди вдруг впервые заметила, что ключ в замочной скважине отсутствует. Прежде она не обращала на это внимание, поскольку никакой потребности в ключе она не испытывала. Теперь же ключ был ей необходим. Не то, чтобы она опасалась Тьернана — навряд ли он рискнул бы пробираться в её готическую опочивальню мимо спальни Шона и Мабри, — однако за запертой дверью ей было бы спокойнее.

Теперь же Кэссиди точно знала, что не уснет, если не подопрет дверь чем-нибудь тяжелым. Или в крайнем случае — не устроит баррикаду из стульев в псевдостаринном стиле. Утром же первым делом отправится на поиски ключа.

Наконец Кэссиди улеглась и прислушалась. Шум за окном, казалось, немного поутих. Впрочем, час рассвета быстро приближался, а тогда уже огромный город пробудится окончательно, и ей будет не до сна. Откинувшись на подушки, Кэссиди уставилась на резную спинку кровати. Пожалуй, утром она позвонит Эмми и попросит придумать какой-нибудь срочный предлог, чтобы она могла покинуть Нью-Йорк на первом же поезде в южном направлении. Более того, она даже согласна потратиться на самолет, лишь бы вырваться отсюда, к чертовой матери!

Однако уже в следующую минуту Кэссиди с негодованием отвергла этот план. Не та она была женщина, чтобы пасовать перед трудностями. Да и самовлюбленному эгоцентристу Шону её помощь понадобилась едва ли не впервые за всю его беспутную жизнь. Если она сейчас сбежит, больше он уже никогда к ней не обратится.

Кэссиди закрыла глаза, прислушиваясь к ночным звукам. Скрипу половиц и ставень в старом доме, отдаленному гулу подземки, визгу тормозов, звону и клацанью мусорных баков. Нью-Йорк медленно просыпался.

Ей нужно заснуть — во что бы то ни стало. И на сей раз она обойдется без сновидений. Без крови и смерти.

Или бездонных и завораживающих глаз Ричарда Тьернана.

Никакой обеспокоенности, сказал он себе, прислушиваясь к мягким звукам шагов Кэссиди по устланному коврами коридору. Ни тени сомнения, ни задней мысли.

Опершись о дверной косяк своей спальни, он, почти не переставая, думал о её босых ногах. Ему даже в голову не приходило, что босые женские ноги могут настолько возбуждать. Впрочем, в Кэссиди Роурки его возбуждало все: от гордой копны волос до пышного тела, от огромных… глаз до невинного, как у ребенка, лица. Словно ангел с полотна Боттичелли, она даже не подозревала о смятении, поселившемся в его душе после встречи с ней. Еще никогда в жизни Ричард Тьернан настолько ни вожделел женщину.

Новые ощущения заставили его призадуматься. В последнее время Тьернан привык к мысли, что у него никогда больше не проснется интерес к противоположному полу. Впрочем, это было даже к лучшему, учитывая, что последние месяцы жизни ему предстояло провести в сугубо мужской компании.

В первый же раз, увидев фотографию на захламленном столе Шона, Тьернан почувствовал, что его словно ударили под дых. Чувства и желания, с которыми он боролся вот уже больше года, всколыхнулись в его душе с новой, неведомой прежде силой. Нечто неуловимое в лице Кэссиди, в её прическе, в разлете её бровей, в разрезе глаз, в упрямой линии рта, в едва наметившейся улыбке растревожило его сердце, пробило броню в том самом месте, где он уже давно считал себя неуязвимым.

И тем не менее Тьернан всерьез вознамерился воспользоваться ею. Если понадобится — даже принести в жертву во имя своих нужд. Ничто при этом, ни будущее, ни благополучие Кэссиди, его нисколько не волновало. Да, верно, её фотография, несущая свет, попалась ему на глаза в самую сложную и трудную пору его жизни, но все же, если понадобится, он без малейших колебаний положит её на жертвенный алтарь. Ничто не заставит его отступить от намеченной цели.

Однако сегодня утром фотография Кэссиди исчезла со стола Шона. Пока счастливое семейство пировало в русском ресторане, Тьернан воспользовался предоставившейся возможностью и, обыскав кабинет Шона, в конце концов обнаружил пропавшую фотографию на самом дне ящика комода, под кучей вязаных носков. Ричард забрал её и спрятал среди собственной одежды. Из случившегося он заключил, что по какой-то, ведомой лишь ему самому причине, Шон не хотел показывать Кэссиди, что держит её обрамленную фотографию на своем письменном столе.

Подойдя к шкафу, Тьернан вынул фотографию и задумчиво уставился в затуманенные глаза Кэссиди Рурк. Фотография и без того притягивала его словно колдовскими чарами, но теперь, когда Тьернан увидел Кэссиди воочию, эта притягательная сила приобрела для него новую, ещё более весомую значимость. Ричард Тьернан был не из тех людей, которые верят в случайные совпадения. Нет, Кэссиди проникла в его жизнь отнюдь не случайно. Кэссиди Рурк была уготована в ней особая роль и, хотела она того или нет, но Тьернан, не взирая на последствия, твердо собирался ею воспользоваться.

Щекочущий ноздри аромат жареного кофе и бекона с яичницей приманил Кэссиди на кухню. Мало того, что полуденное солнце теперь заливало кухню ярким светом, так Кэссиди поджидал там приятный сюрприз.

— Бриджит! — радостно закричала она, обнимая женщину, которая нянчила её с самого детства.

Не менее обрадовавшаяся встрече, Бриджит в свою очередь со смехом сграбастала её в крепкие объятия. Пахло от неё неподражаемой смесью кофе и мыла, перемешанных с ванилью — этот удивительный запах сопровождал её везде и повсюду, и Кэссиди впервые со времени приезда в Нью-Йорк почувствовала себя в своей тарелке.

— А где же мне, по-твоему, ещё быть, мисси? — с напускной строгостью спросила Бриджит. — Не думаешь же ты, что, уйдя на покой, я превращусь в старуху, которая только и способна, что день-деньской просиживать на заднице и пялиться в ящик? Нет, дорогуша, если я честно вкалывала все свои семьдесят шесть лет, то и теперь останавливаться не собираюсь. Нет, пока твой папаша задает всем перцу, а от твоей красотки-мачехи толку что с козла молока, я ещё тут пригожусь.