Энн Стюарт - Под покровом ночи

Кэссиди содрогнулась и вновь зябко поежилась.

— И вот тогда, наверное, у меня временно помрачился рассудок, продолжил Тьернан. — Я вихрем взбежал по ступенькам лестницы пытаясь найти детей. Должно быть, по дороге каким-то образом испачкал руки в крови Дианы — потом мои окровавленные отпечатки пальцев нашли буквально по всей квартире. Но мне никак не удавалось найти детей. Когда же я их все-таки обнаружил… — Он настолько поднаторел в своей роли, что в этой части повествования голос его, как всегда, дрогнул и оборвался.

Кэссиди смотрела на него округлившимися глазами, в лице её не было ни кровинки. Тьернан не представлял, сколько она сможет ещё вынести. Судорожно сглотнув, он продолжил:

— Я нашел их в ванной. Они лежали на полу. Бездыханные. Больше я ничего не помню. Мой мозг попросту отключился. Когда прибыла полиция, я стоял на коленях перед телом Дианы, а вот дети исчезли. Кто-то убрал их тела и смыл следы крови. Я не сумел даже похоронить их.

— Но это… просто невероятно, — глухо прошептала Кэсс.

— К такому мнению единодушно пришли и все остальные, — заключил Тьернан, цинично усмехаясь.

Кэссиди ему поверила. Она слушала его как завороженная, однако последние слова Тьернана вывели её из оцепенения. Она смотрела на него с побелевшим лицом, шокированная, и Тьернан понимал, что она готова в любое мгновение сорваться с места и убежать. Так уж он на неё действовал. И все же он был уверен: нет, Кэссиди не убежит.

— На какое-то время здесь собралась вся семья. В Нью-Йорк прилетел генерал с женой, и мы вместе с ним потели, давая бесконечные интервью журналистам. До тех пор, пока следствие окончательно не зашло в тупик. Полиции так и не удалось обнаружить каких-либо признаков вторжения в дом, а тела обоих моих детей вообще исчезли бесследно.

На этот раз Кэссиди не вздрогнула и не поморщилась, хотя Тьернан заметил, что это стоило ей немалых усилий. Что ж, похоже, она постепенно приобретала иммунитет. Придется поднажать.

— И вот, стоило мне только попасть под подозрение, как ситуация начала резко меняться. Поначалу генерал защищал меня едва ли не с пеной на губах, но позже, по мере накопления косвенных улик против меня, он начал меняться буквально на глазах. И вот сейчас он возглавляет компанию с требованием если не четвертовать меня, то хотя бы посадить на электрический стул. Не случайно ведь мое дело рассмотрели в нью-йоркских судах в рекордно короткие сроки. У моего тестя много влиятельных друзей, и он умеет нажимать на рычаги. Он жаждет моей крови и настаивает, чтобы меня казнили как можно быстрее.

— Но можно ли его винить за это? — спросила Кэссиди. — Ведь он уверен, что это вы убили его дочь и внуков.

— Я потерял свою жену и детей, — холодно ответил Тьернан. — Из-за него мое сердце кровью не обливается.

Кэссиди изучающе посмотрела на него, затем спросила:

— Что вы имели в виду, говоря о косвенных уликах?

— Мотив, возможность совершить это преступления, отсутствие алиби, наконец следы, — сказал Тьернан. — Никто в тот день не видел, чтобы в наш дом входил хоть один человек. Судебно-медицинский эксперт отнес время смерти Дианы настолько близко ко времени моего прихода домой, насколько это только было возможно. Стены были в некоторых местах испещрены окровавленными отпечатками моих рук, а на орудии убийства — это, кстати, был наш кухонный нож, нашли отпечатки моих пальцев.

— Ну а мотив? — взволнованно спросила Кэссиди.

На мгновение их взгляды встретились, затем Тьернан покачал головой и заговорил:

— Все знали, что у меня характер не сахар, да к тому же я завел себе любовницу, что очень быстро выплыло наружу. Словом, в тот уик-энд Диана собиралась, прихватив детей, не просто поехать навестить родителей, но хотела уехать с ними на совсем, бросив меня здесь. Она даже успела подать бумаги на развод с требованием запретить мне свидания с моими детьми.

— На каких основаниях? — нахмурившись, спросила Кэссиди.

— Из-за того, что их избивал|?

— А это правда?

— Нет.

— Тогда вам было не из-за чего беспокоиться. Если свидетельств насилия не было, ни один суд не запретил бы вам встречаться с детьми.

Тьернан задумчиво посмотрел на нее.

— Возможно, что вы правы. Однако, к сожалению, суд присяжных не посчитал, что у меня хватило бы ума самому прийти к подобному заключению. Обвинение представило меня жестоким самодуром и законченным негодяем, который скорее убил бы жену и детей, чем позволил им уехать от меня. К тому же исчезновением моих детей дело не кончилось. Примерно в это же время без вести пропала и моя любовница, так что присяжные с радостью навесили на меня и ещё вероятное преступление.

— Это правда? — упавшим голосом спросила Кэссиди. — Вы и в самом деле жестокий самодур, способный на убийство?

Тьернан встал и перегнулся через стол, так что в ноздри ему шибанул не только пряный аромат духов Кэссиди, но даже запах кофе с её губ. Подрагивающая на её шее тонкая жилка показалась ему очень соблазнительной.

— Вам придется попытаться выяснить это самостоятельно, — промолвил Тьернан.

Кэссиди уставилась на него, словно загипнотизированная.

— А зачем мне это? — наконец спросила она.

— Вы любопытны, Кэссиди, — произнес Тьернан. — Вы ничего не можете с собой поделать — вас мучает любопытство. Вы вот смотрите на меня и пытаетесь понять, в самом ли деле я чудовище, способное хладнокровно зарезать жену и маленьких детей, либо же я — несчастная жертва нашей ненормальной судебной системы. Вы отчаянно хотите мне поверить — я чувствую это, — но, раздираясь противоречиями, не можете себе это позволить. Вы разрываетесь на две части. Никак не можете решить, что вам делать: утешить меня или подвергнуть остракизму.

На щеках Кэссиди заиграл легкий румянец, её буйно зеленые глаза потеплели.

— А вы позволили бы мне себя утешить? — срывающимся голосом спросила она.

Для Тьернана эти слова прозвучали как удар бичом, вмиг сорвавший с него, словно капустные листья, несколько слоев защитной оболочки, и проникший в то темное и пустое место, где когда-то билось его сердце. И Тьернан попятился; он отступил подальше от нее, подальше от её смертельно опасного для него сочувствия — первой настоящей угрозы после того безумно далекого вечера, когда, вернувшись домой, он стоял на коленях в луже крови возле умирающей жены и смотрел, как угасает в ней жизнь.

— Нет, — промолвил он. Затем резко повернулся и быстро вышел, едва не сбившись на бег, охваченный каким-то необъяснимым, почти паническим страхом.

— Я вовсе не уверена, что это самый правильный выход, — промолвила Мабри, стоя в дверях.

Кэссиди, сидевшая за заваленным бумагами письменным столом Шона, приподняла голову и посмотрела на нее. С той самой минуты, как ушел Тьернан, она трудилась, не покладая рук. Разбирала и сортировала бумаги, читала протоколы, все глубже и глубже погружаясь в мир ужаса и страха.