Ева Модиньяни - Миланская роза

— Чтобы добиться своего, ты готов прибегнуть к грязной клевете, — спокойно сказал он.

— Говорю тебе: Соланж Мартинес — шлюха!

За спиной у Рауля раздался насмешливый голос Соланж:

— А шлюху можно купить, как корову на рынке!

Девушка тем временем успела одеться и вышла в гостиную. Казалось, она собирается уйти. Однако Соланж прошла через всю комнату и села на табурет около бара, как раз напротив Сильвано и Рауля.

— Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня между вами пробежала черная кошка, — с улыбкой произнесла она.

— Соланж! — взмолился Санджи. — Пойдем со мной! Тобой будет восхищаться весь мир. Думаешь, он для тебя что-нибудь сделает? Надеешься, женится? И думать об этом забудь…

— До того как ты явился, я все делал, чтобы она почувствовала себя человеком, — произнес Рауль.

Он сел рядом с девушкой, взял ее за руку и продолжал:

— Я думаю, Соланж выбрала меня…

Она взглянула на юношу благодарно, но сказала:

— По-моему, Санджи еще не открыл всего. Послушай его. Он ведь не отступит, потому что знает: я для него потеряна. Он не упустит шанс унизить меня.

— Послушай, мальчик мой, — обратился Санджи к Раулю. — Ты не станешь жить с женщиной, которая тебя не любит. Она ни одного человека в жизни не любила. Ей нужны только деньги и разврат. За деньги она продавала себя в Акапулько. И со мной поехала в погоне за славой и успехом. А теперь околдовала тебя в надежде на выгодный брак.

Санджорджо глотнул виски и внимательно посмотрел на юношу и девушку.

Он ненавидел обоих за то, что они ускользнули от него, но и любил их. Они были живым воплощением его тайных грез.

— Ты зарвался, портняжка, — холодно произнес Рауль, назвав Сильвано прозвищем, придуманным Риккардо Летициа.

— Вы оба — наглецы и бездельники, — сказал мертвенно-бледный Санджи. — Вам не надо быть гениальными, не надо творить волшебство, не надо создавать. Вам достаточно только появиться — и мир у ваших ног. Вы воплощаете то, чего я так и не добился! Ненавижу, ненавижу!

И крупные слезы заструились по щекам Сильвано.

— Избавь нас от твоих истерик! — с нарочитой грубостью произнесла Соланж. — Лучше продолжай сенсационные разоблачения…

— Змея, ядовитая змея! — простонал Санджи.

— Думаешь, на меня подействуют твои выходки? Расскажи Раулю, как Джиджи Лопес нашел меня в казино Акапулько. Расскажи, как он заплатил кучу денег за Татуированную Звезду. И не забудь про совращение Рауля, которое началось с того, что я бросилась под его машину! Я так старалась, что едва не погибла под колесами…

— Ты это пыталась мне сказать? — спросил юноша.

— Это и еще кое-что… Но, думаю, Санджи расскажет лучше.

В ней проснулась жажда самоуничижения. Соланж захотела довести свою исповедь до конца.

Санджорджо смотрел на девушку с ужасом. На его лице проступило то странное выражение смертельной тоски, которое он иногда замечал, когда смотрелся в зеркало у себя в гардеробной. Он чувствовал, что от этого ощущения ему уже никогда не избавиться. Словно страшное проклятье навек легло на облик художника.

— Думаю, она все расскажет лучше меня, — устало произнес Санджи. — Но есть еще кое-какие мелочи, которые тебе полезно было бы узнать…

— Прекрати, Санджи, — с презрением сказал Рауль.

— А знаешь, кто тебе подсунул эту женщину? Кто сделал несчастным и тебя и меня?

— Скажи, скажи… Так тебе станет легче…

— Твой отец… Лопес следовал инструкциям Риккардо Летициа. Твой отец был уверен: только одна женщина способна оторвать тебя от меня… Соланж Мартинес.

— Очень интересно… — побледнев, выговорил Рауль.

Ему показалось, что чья-то безжалостная рука крепко сдавила ему сердце.

— Правда, Соланж не знала, как тебе нравилось заниматься любовью со мной, — продолжал Сильвано.

— Удар прямо в цель, — произнесла девушка.

— Ну, теперь она знает, — прервал ее Рауль. — Но почему из всех женщин отец выбрал именно тебя?

— Мы с ним хорошо знакомы…

— В каком смысле?

— В том самом… Где мужчина и женщина могут хорошо узнать друг друга? Естественно, в постели…

Эта жестокая игра уже измучила Рауля, и он едва слышно спросил:

— Что еще?

— Насчет меня — больше нечего сказать, — ответила Соланж. — А насчет тебя?

— Думаю, ваша честь, и мне добавить нечего, — с шутовской ухмылкой заключил Рауль. — Скажу лишь одно: окружающий мир — сплошное дерьмо. Стоит сделать один шаг, и заляпаешься с ног до головы…

— А мы с тобой сделали немало шагов, — заметила девушка.

— Уходи, Санджи, — твердо произнес Рауль. — Ты уже сделал все, что мог!

Сильвано опустил голову и вышел, не произнеся ни слова. Рауль смотрел на Соланж, словно видел ее впервые в жизни. Его уже не волновало то, что она спала с незнакомцами в каком-то грязном заведении в Акапулько; он почти забыл об истории с наркотиками, подброшенными Санджи; но, представляя девушку в объятиях Риккардо Летициа, Рауль испытывал жестокую муку. Соланж улыбнулась и протянула юноше руку.

— Прощай, Рауль! Я ухожу…

Она решила уйти в ту минуту, когда увидела здесь Санджи. Девушка осторожно положила в пепельницу платиновую цепочку с бриллиантовым сердечком и произнесла:

— Помнишь, я сказала, что тебе пока не стоит принимать мое серебряное колечко. Я была права. По той же причине мне не стоит принимать твой подарок, твое сердце.

— Куда ты пойдешь?

— Куда-нибудь… Туда, где не так много грязи…

— Ты снова обвел меня вокруг пальца, точнее, попытался это сделать, — заявил Рауль с порога.

Он вошел в кабинет отца на последнем этаже здания в Сеграте с решимостью любой ценой выяснить отношения.

Риккардо дал ему возможность выговориться. Он молча смотрел на сына и улыбался.

— Ты бы присел, — спокойно заметил отец.

Рауль сел в кожаное кресло напротив огромного стола, напоминавшего укрепленный замок. Ему вдруг припомнилось, что всю жизнь его что-то отделяло от родителей: то письменный стол, то дверь, то стена равнодушного забвения или заслон жестких требований.

— Тебе никогда не приходило в голову, что, прежде чем вломиться в чужую жизнь, следует постучать? — упрекнул сын отца.

— Мне всегда некогда стучать, — небрежно заметил Риккардо. — И потом, я — твой отец…

— Надо же! А я об этом как-то забыл… — иронически протянул Рауль.

Тио Пепе, свернувшийся у ног Риккардо, приподнял одно ухо и прищурил глаз. Похоже, псу не понравилась интонация Рауля. С лица Риккардо исчезла улыбка; он казался бесстрастным, как всегда. Сын взглянул на отца и увидел самого себя: таким он станет лет через двадцать.

Отец и сын походили друг на друга, как две капли воды: тот же рост, та же белокурая шевелюра, те же голубые глаза, то же обаяние. Одинаково закидывали они ногу на ногу и подносили к губам бокал. Но во взгляде Риккардо Рауль неожиданно уловил что-то новое: затаенную боль, участие, что делало отца более человечным и даже беззащитным.