Анна Дэвис - Королева туфель

Она нахмурилась.

— Но… — Ведь это квартира Сильвии. Над магазином Сильвии. Он наверняка встречался с ней раньше. По крайней мере, должен был.

Она вспомнила, как Монтерей стоял на тротуаре, без ключей, а затем бодро карабкался в окно. Он не знал, где находится ванная.

— О господи!

Выйдя из ванной с притворной улыбкой на губах, она обнаружила, что его нет в комнате.

— Гай? — И куда он подевался?

Повинуясь инстинкту самосохранения, она быстро схватила с пола пиджак его светлого костюма. Тот же инстинкт приказал порыться в его карманах, добравшись до внутреннего кармана, Женевьева обнаружила в нем… тяжелый металлический предмет, известный любому человеку, хотя ранее ей и не доводилось держать в руках огнестрельного оружия.

Сердце гулко стучало в груди, она едва не выронила пистолет, но сумела вовремя взять себя в руки, засунула его в карман и осторожно положила пиджак на прежнее место. Затем принялась молча искать свои разбросанные повсюду вещи.

Необходимо было как можно быстрее выбираться отсюда. Но он наверняка внизу, в магазине, бродит обнаженный среди книг. Как ей пройти незамеченной?

— Гай? — Она изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал беспечно. — Где ты?

— Я здесь. — Голос доносился не снизу.

— Что ты делаешь, Гай?

— Я размышляю. В моей голове созрело стихотворение, я пытаюсь выпустить его наружу. Как замечательно думается в маленьких, тесных и темных местах.

Он притаился в чулане.

Женевьева молниеносно выскочила из квартиры и ринулась вниз по лестнице.

— Женевьева? — донесся до нее далекий голос, пока она бежала через магазин, а затем боролась с задвижкой на двери. — Ты не хочешь послушать мое стихотворение? Оно чертовски удачно получилось.

Роберт вернулся домой около одиннадцати часов вечера после отвратительного ужина в одном из самых снобистских ресторанов Парижа (официант на полном серьезе намекнул, что стейк тартар подается сырым. Не просто непрожаренным, а именно сырым). Компанию ему составили чванливый владелец йоркширской текстильной мануфактуры, худший представитель разновидности британских промышленников, напоминающий жабу, и его подобострастный помощник с плохими зубами. Казалось, что эти люди не имеют ни малейшего понятия о человеческих тепле и сердечности. Общаясь с ними, Роберт с потрясающей ясностью представил «темные фабрики сатаны». [3] Цитата из известного стихотворения Блейка «Иерусалим». (Примеч. пер.) Войдя в квартиру, он был несказанно удивлен, обнаружив, что жены до сих пор нет дома.

Откуда-то издалека раздавалось невнятное бормотание, он прошел через холл, ставший пустым и гулким с тех пор, как лошадь увезли почистить. Но это оказалась Селин. Звук шагов, приближавшихся будто бы из гостиной, очевидно, доносился из квартиры этажом выше. Неужели вздох, который, как ему показалось, прозвучал в комнате Женевьевы, отведенной под туфли, принадлежал какой-то паре ее безумно дорогих туфель? Возможно, он сам вздохнул и не заметил этого.

Роберт мрачно подумал, что эта квартира кажется невыносимо пустой, если ее нет рядом, и налил виски. Где она сейчас? Она говорила ему, что днем собирается посетить поэтическое собрание, но ничего не сказала о вечере. Он готов поклясться, за всем этим стоит Лулу.

Роберт как раз размышлял, стоит ли попросить Селин разжечь камин, когда раздался телефонный звонок. Он надеялся, что это звонит Женевьева, чтобы извиниться за свое опоздание и сообщить, что она появится с минуты на минуту, но не тут-то было.

— Я собираюсь сделать кое-какие изменения в своем розарии, — заявила леди Тикстед после сдержанного обмена приветствиями.

— Вы хотите поговорить об этом с Женевьевой?

— Господи, для чего мне говорить с ней об этом?

Он почесал в затылке.

— Вы хотите обсудить это со мной?

— С вами?

Это уже было чересчур. Очевидно, она напилась как сапожник, хотя ее голос казался абсолютно трезвым.

— Женевьевы сейчас нет дома, леди Тикстед. Уже довольно поздно. Передать ей, чтобы она перезвонила вам?

— И где же она?

— Я не знаю.

Он услышал шумный вздох.

— Вам не кажется, что вы должны держать ее на коротком поводке?

Хотя он хорошо знал этих людей, слова шокировали его.

— Она не собака.

— Это всего лишь образное выражение.

— Мне это известно. — Он почувствовал, что начинает скрежетать зубами.

— Роберт, мы с мужем доверили вам безопасность и благополучие нашей дочери. Вы прекрасно знаете, что Женевьева очень хрупкая девушка. Вы ведь не хотите нас разочаровывать, не так ли?

— Леди Тикстед, — Роберт начинал метать громы и молнии. Вот теперь он действительно пришел в ярость, — я отношусь к вам со всем должным уважением, но Женевьева уже не ребенок.

— Да, но…

— И она моя жена.

Еще один шумный вздох на другом конце провода. Затем Роберт услышал: «У Бесс родилось четверо малышей».

Разговаривая с этой проклятой женщиной, он словно постоянно пытался разгадать сложную загадку. Она стала для него настоящей китайской головоломкой.

— У Бесс?

— У нашей любимой маленькой собачки. Думаю, мы оставим двух щенков. Вы не хотите взять одного?

— Не думаю.

— Это миниатюрные собачки, вы ведь знаете. Это бигль. У вас в Америке есть такая порода? Возможно, вы называете их как-то по-другому?

— Простите, но мы не можем взять собаку.

— Вы ведь расскажете об этом Женевьеве, правда? Я бы хотела, чтобы она перезвонила мне.

— Чтобы поговорить о щенках?

— О ее отце. Он нездоров.

Положив трубку, он вернулся к бутылке виски, так и не выяснив, что произошло с виконтом, не разобравшись, что послужило причиной звонка матери Женевьевы, загадочная болезнь, щенки или что-то еще, о чем она не пожелала с ним говорить. Очень часто, разговаривая с леди Тикстед, он чувствовал, что она изъясняется на каком-то зашифрованном языке. Все эти непонятные сообщения о розарии и щенках Бесс для Женевьевы могли означать нечто важное, недоступное его пониманию.

Если бы только они вели себя как нормальные, простые люди и говорили на доходчивом английском языке, его жизнь стала бы намного легче! Но папочка был аристократом с высокомерно поджатыми губами, а мамочка совершенно выжила из ума и слишком часто прикладывалась к бутылке. Где-то глубоко под надоедливой уклончивостью, недосказанностью, безумием и туманными замечаниями скрывалось нечто запретное, какая-то тайна. Эта тайна имела прямое отношение к его Женевьеве, и именно поэтому ему так часто напоминали, что за ней надо приглядывать.

Он с самого начала чувствовал, что семья что-то скрывает. Когда он ухаживал за будущей женой, леди Тикстед как бы случайно напоминала о «хрупком здоровье» дочери и намекала на «затянувшееся состояние». Когда виконт дал свое благословение на помолвку, он еще раз подчеркнул, что на Роберта возлагается ответственность «заботиться» о его дочери. Возможно, это выглядело неразумно, но он продолжал упорствовать. Все это выглядело так, будто виконт до сих пор видел в Женевьеве ребенка или же больную, которой больше пригодилась бы сиделка, чем муж.