Анна Дэвис - Королева туфель

— Ты же обещала. Почему ты нарушила слово?

— Ты обидел меня. — Ее голос стал тоненьким, она шмыгнула носом. — Очень сильно.

— Я?

— Ты насмехался над моими стихами.

— Но ведь это была всего лишь шутка. Мне казалось, ты поняла это.

— Шутка за мой счет. Ты хотел показаться значительным своим друзьям, и потому принизил меня. Ты ожидал, что я стану мило улыбаться и проглочу издевку, словно милая маленькая дурочка.

— Нет… Ты же знаешь, я не хотел…

— Я придумала мигрень, потому что не хотела закатывать сцену. Подумай, на ком ты женат, и считай, что тебе крупно повезло. От обиженных воплей такой гарпии, как Друсцилла Фэншоу, ресторан рассыпался бы в щепки.

— Любовь моя. — Роберт заключил ее в объятия и прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание. — Пожалуйста, прости меня. Это больше не повторится.

— Конечно, дорогой. — Женевьева попыталась вырваться, но кольцо его рук сжалось еще сильнее.

— Я не заслуживаю тебя, это действительно так. — Он прошептал эти слова в ее волосы, покрывая поцелуями ее голову. — Я не доверял тебе, как ты того заслуживала. Если бы только знала… Но не беда…

— Что не беда?

Стук его сердца оставался ровным, но его ритм почему-то перестал успокаивать ее. Она чувствовала себя мышью в ловушке. Ну, это уже слишком!

— Ничего, любовь моя. Давай ляжем в постель.

— О да, давай. Я так устала, мы можем все обсудить завтра за завтраком.

Он с трудом проглотил подступивший к горлу ком.

— Я имел в виду, мы должны лечь в постель вместе. Этот странный стук его сердца, один удар легкий, другой тяжелый. Бу-буум, бу-буум. Его стук в дверь звучал точно так же.

— …Я хочу почувствовать… испытать твое прощение. Бу-буум, бу-буум. Именно так он стучался к ней недавно.

Все началось со стука и криков, а закончилось его отвратительной, удушающей страстью.

— Женевьева, ты вся дрожишь.

Женевьева высвободилась из его объятий, потом резко вскочила с кушетки, не стыдясь своей неприкрытой грубости. Она застыла посреди комнаты, обхватив себя руками, глядя на красные туфли, которые аккуратно стояли рядом с кушеткой. Надевая эти туфли сегодня вечером, она думала о Паоло, представляла его, выбрала платье от Мирбор с открытой спиной. Женевьева представляла, как он медленно целует ее спину… Но вместо него рядом сидел Роберт и любовался ею. Роберт, который теперь тоже встал с кушетки и пожирал ее влюбленным взглядом.

— Милая, почему ты отворачиваешься от меня? Тебе словно не хочется, чтобы я дотрагивался до тебя.

— Со мной все хороню. Правда.

Она должна избавиться от него. Должна.

— Что-то не так. В чем дело?

— Я беременна. — Женевьева сама не понимала, откуда вдруг взялись эти слова, но, прежде чем успела остановить себя, выпалила их. В этот самый момент она поняла, что не может этого вынести. Ей захотелось схватить в охапку красные туфли, изо всех сил прижать к груди, — как испуганный ребенок обнимает своего плюшевого мишку.

Это было самое прекрасное утро. Небо еще никогда не казалось таким ослепительно-голубым, воздух столь свежим, а круассаны такими сладкими и сдобными. Парижские женщины никогда не выглядели такими прекрасными, а их младенцы (ах, дорогие крошечные херувимы, красавчики-крепыши в чепчиках!) никогда на восседали так важно в тряских колясках, которые толкали перед собой милые няни-англичанки (можно ли отыскать в Париже няню-англичанку? Или придется ехать в Лондон, чтобы нанять ее?).

Обычно Роберт никогда не ходил на работу пешком, но сегодня он просто не мог усидеть на месте. Он насвистывал, шагая по Елисейским Полям, ему приходилось сдерживать себя, чтобы не отбивать по пути чечетку. Пьер, который медленно ехал за ним в машине, вероятно, не мог взять в толк, что такое происходит с хозяином. И на самом деле — все, что мог сделать Роберт, — это сдерживаться, чтобы не вопить из окна машины о своей радости. Неужели кому-нибудь повредит, если он поделится тайной хоть с одним человеком? И как она могла требовать, чтобы он скрывал свое счастье от других? Но" он должен сдерживаться, потому что обещал Женевьеве. Бедная малышка Женевьева! Она так боялась говорить ему об этом. Сегодня утром она тоже показалась ему напуганной. Хорошо, он сумеет успокоить и подбодрить ее. Он бережно окружит ее теплом и заботой в течение всех девяти месяцев беременности и после рождения малыша.

На углу улицы сидела старуха и продавала розы. Красные, желтые, персиковые, белые, розовые. Роберт остановился перед ней и понюхал ближайший букет. Эти розы, подумал он, источают самый божественный аромат, который ему когда-либо приходилось чувствовать. Всунув первую попавшуюся крупную банкноту довольной старухе, он выбрал по букету каждого цвета и положил на заднее сиденье «бентли».

— Отвези красные и белые розы на рю де Лота миссис Шелби Кинг, — сказал Пьеру. — Персиковый букет можно подарить горничной Селин. Розовый подойдет для моей секретарши, Мари-Клер, если ты отвезешь их в офис.

— А как насчет желтых роз? — спросил Пьер.

— Отвези их домой и подари своей любящей жене. Она замечательная женщина и, конечно, заслужила чудесный букет цветов.

— Спасибо, месье!

— На здоровье. Сегодняшнее утро, да и любое утро, на самом деле преподносит нам полезный урок, Пьер. Что бы ни происходило ночью, в темноте, когда взойдет солнце, нас ожидает начало пути. Можно полностью стереть следы мела с грифельной доски, мой друг, если именно этого мы хотим больше всего. Новая жизнь, новое начало, новый человек. И все зависит только от нас.

Когда он, наконец, сумел отделаться от благодарной раскрасневшейся секретарши и уселся за письменный стол, первым делом снял трубку и попросил оператора соединить его с офисом мистера Фелперстоуна.

— Мистер Шелби Кинг. Тот самый человек, — послышался голос Фелперстоуна, прежде чем Роберт успел вставить обычное приветствие. — Я должен сообщить вам, сэр, что мой коллега, месье Канн, был довольно активен. Думаю, скоро у нас появятся любопытные подробности.

— Забудьте об этом, мистер Фелперстоун. — Роберт закрыл глаза и застыл, не открывая их. — Что бы там ни было. Я больше ничего не желаю знать.

На другом конце линии послышался нервный смех и странный шмыгающий звук.

— Прошу прощения, сэр, вы хотите сказать…

— Я говорю… — Роберт снова открыл глаза и взглянул на фотографию жены, в свадебном платье. Безупречная кожа с легким румянцем, красивый прямой нос. Она была невероятно аристократична, его Женевьева. Да, невероятно аристократична. — Я говорю, что люблю свою жену и доверяю ей. И я не понимаю, что вообще заставило меня нанять вас.

— Мистер Шелби Кинг, умоляю вас подумать. Месье Канн человек слова. Если он говорит, что скоро произойдет нечто важное, значит, так оно и есть.