Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку

Когда вышли на улицу, оказалось, дождь и не думал прекращаться. Правда, не лил как из ведра, спокойненько так поливал землю из небесной лейки. Но лейка эта, такая огромная, что даже краев ее не видно, закрыла собою и луну, и звезды. Наташа с сомнением покачала головой:

— Какой Мыс в такую погоду?

— Да нормалецкая погода — я еще и не в такую ездил. Я тебе толкую — дождь скоро отыграет. А за городом его вообще нет. Покатили.

Надел на нее шлем, застегнул ремешок под подбородком — шлем старенький, дряхленький. На себя надел такой же. Устроился на водительском сиденье, завел мотор. Обреченно вздохнув, Наташа устроилась сзади.

Поездка на мотоцикле в хорошую погоду — удовольствие на любителя. В дождь же, да с ветром, да ночью, да в старом шлеме без очков — серьезное испытание даже для мазохистов, к коим Наташа себя никогда не причисляла.

Город проехали еще так-сяк. Мокро, холодно, противно, но все же терпимо. По крайней мере, там фонари дорогу освещают. За городом стало совсем худо — фонари горят один-два через десяток, а единственная мотоциклетная фара то потухнет, то погаснет. А света что от потухшей, что от погасшей — с одинаковым коэффициентом полезного действия, а именно ноль целых ноль десятых. И это ночью, на скользкой дороге, да с почти слепым водителем: тот ведь тоже без очков! Наташа могла зажмуриться, хотя это не сильно помогало защитить глаза от хлеставшего в лицо дождя, а Дружникову жмуриться не с руки — тогда уж лучше не мучиться, а на первом вираже сигануть с обрыва куда поглубже.

Глупо говорить, что Наталья прокляла свою сговорчивость вместе с Лёшкиной настойчивостью. Курточка, легкомысленно наброшенная на плечи — Лёшка предупредил, чтоб оделась потеплей — вмиг намокла, и теперь не спасала ни от дождя, ни от ледяного ветра. От холода зуб на зуб не попадал, мысли в голове застыли вместе с проклятиями. Обуял страх: это никогда не кончится!

Страшно было не то, что они попадут в аварию: неважно, столкнутся ли с машиной, или попросту вылетят с дороги под откос. Ужас вселяла именно бесконечность: это-никогда-не-кончится! Они так и будут ехать, ехать, ехать, ехать… Не кончится дождь. Не кончится ночь. Не кончится ветер. Не кончится дорога. Не кончится бестолковый Лёшка — разве толковый додумался бы до этого кретинизма? И она такая же бестолковая — потому что толковая ни за что не согласилась бы на этот кретинизм!

Однако кончается все, даже бесконечность.

На Мысе ни огонечка, ни человечка. Только дождь переговаривается с океаном, делясь мокрыми своими тайнами.

Лёшка слез с мотоцикла. Лица его Наташа не видела — централизованного освещения, как в городе, на Мысе не было, а костры "диких" обитателей давно потушил ливень. В кромешной темноте можно было разглядеть разве что Лёшкин силуэт.

— Ну, что дальше? — Наташе пришлось почти кричать: океан с дождем делились секретами во весь голос, не опасаясь чужих ушей. — Где твой Кострица?

— А вот бы узнать! Толковал, что на Мысе будет.

Если б Наташа не боялась остаться один на один со зловещими в ночной час силами природы, она бы прибила Дружникова на месте. Тащиться в такую даль сквозь ночь, ветер и непрекращающийся ливень, и даже не знать, куда? Это слишком даже для Лёшки. Такой тупости она от него не ожидала.

Хотелось тепла. Забраться в палатку, в спальный мешок, развести внутри костер — и плевать на то, что нельзя разводить костер в палатке. Напиться горячего чаю. Такого горячего, чтоб обожгло язык — и пусть он потом хоть неделю болит, это не так страшно, как холод.

Еще хотелось забраться в горячую ванну, но это уже из разряда утопии — для этого нужно ехать обратно, опять же через ночь, ветер и ливень, а это выше ее сил. Значит, о ванне лучше не думать, иначе можно сойти с ума.

Едва ворочая языком от холода, Наташа выдавила:

— Ты даже не знаешь, где он?

— Где-то тута, — слегка озадаченно ответил Дружников, и вдруг заорал во всю глотку куда-то в сторону: — Кострица-ааа! Санька-ааа!!!

Вместо Саньки ответил дождь:

— Шшш!

Ему поддакнул океан:

— Шш!.. Шшш…

— Кострица! — снова заорал Лёшка, уже в другую сторону. — Санька!!!

Не то что Кострица — даже хозяева ближайшей палатки, и те не вылезли, хотя наверняка хотели сказать Дружникову пару-тройку ласковых слов.

— Давай, что ли, курякнем, поразогреемся, — предложил он, и вытащил из кармана куртки пачку сигарет.

Пока он их вытаскивал, пока прикуривали, пряча спичку от всепроникающего дождя, те подмокли. Когда хилый огонек озарил Лёшкино лицо, Наталья увидела его глаза: красные, воспаленные. Еще бы — в такую погоду, при такой скорости — и без очков. Так ведь и без глаз остаться недолго. Как можно столь беспечно относиться к безопасности? И своей, и пассажира. Если шлем такой дряхлый, что не имеет пластикового забрала, то к нему в комплекте обязательно должны идти очки. И вообще — разве можно экономить на шлеме? Даже если не брать во внимание безопасность, то уродливый шлем — это так не эстетично!

А фара? Почему фара не работает? Если сам рискует ездить ночью без персонального освещения, то рисковать Наташей ему никто не давал права. Мог бы хоть предупредить, что мотоцикл исправный лишь условно.

Насчет фары она была не совсем права. Та, видимо, вышла из строя только теперь. Пока они ехали по городу — фара светила. Лишь за городом начала мигать, пока совсем не затухла. Но это неважно. В совокупности старый шлем, неработающая фара, ливень, и незнание конечной цели путешествия тянули на смертную казнь для Дружникова.

Курить приходилось в кулак, как зэкам в бегах.

— Кострица!!! — снова заорал Лёшка, напугав Наташу.

— Ты предупреждай, я так заикой останусь, — возмутилась та. — Ты хоть знаешь, он "дикарем", или на базу отдыха поехал?

— Я что, вызнавал?

— А куда ж ехал, если не знаешь?! — очень хотелось высказать Дружникову все, что она о нем думает, но кто знает, как он отреагирует на критику? У кого искать защиты в случае чего? — Может, он говорил? Вспомни. Может, на Пачихезе? А может, вообще на Седанке — а мы тут орем, за десяток километров.

Вместо ответа Лёшка снова заорал:

— Кострица-ааа!!! Санька!!!

Вместо Кострицы снова ответили дождь с океаном, прорычав что-то ругательное в адрес бестолковых ночных путешественников.

Наташа уже давно поняла, что спасение в виде тепла и какой-нибудь крыши над головой, пусть даже брезентовой, им явно не светит. Но все еще надеялась на что-то. Однако в такую погоду надежда долго не живет. Наташа вынуждена была признать: единственный способ выжить — немедленно вернуться в город. Домой. В тепло. В безопасность. А там уж она убьет Дружникова. И суд ее непременно оправдает.

— Поехали, — простучала она зубами. Затянувшись в последний раз, отшвырнула окурок в сторону. Тот даже не чиркнул искрами — тугие струи загасили его мгновенно, еще в полете. Наташа поняла: дождь усилился. Собственно, давно уже не дождь, а проливень, грозящий в любую минуту перейти в настоящую бурю. — Домой!