Майк Гейл - Скоро тридцать

На мгновение мне захотелось, чтобы Элен услышала эти слова Джинни.

— Хорошо. Все дело в том, что…

Мой голос затих, и наступила пауза.

— Может, я попробую? — предложила Джинни.

— Конечно, не стесняйся, чувствуй себя как дома, — великодушно ответил я.

— Ну, все дело в том… — Долгая пауза. Потом вздох. Потом еще одна долгая пауза. — Этого не может быть, да?

Я глотнул сока, чтобы справиться с приступом похмельной головной боли.

— Чего — разговора или всей ситуации?

— И того и другого.

— Смотри, — сказал я. Похмельная головная боль все еще пыталась вытянуть из меня душу. — Я был бы согласен и на то, чтобы это был только временный кайф, ты знаешь. Я уже взрослый. Мне почти тридцать. Я не рассыплюсь, если все так…

— Нет, не так, — сказала Джинни. — Абсолютно не так. В каком-то смысле я бы даже хотела, чтобы все было так, потому что тогда нам было бы проще. Я понятия не имею, что происходит, Мэтт, в самом деле. Если ты спросишь о моих чувствах к Иэну, я, наверное, скажу, что люблю его — и это будет правда, — но я хорошо понимаю, что у нас с ним ничего не получится, и то, что у нас с ним сейчас, не имеет никакого смысла. Я устала от всей этой лжи и обмана. Я хочу, чтобы моя жизнь снова стала такой, как раньше. И даже если сейчас у нас с тобой все закончится и мы решим просто остаться друзьями, я не буду об этом сожалеть, потому что это… — она показала рукой на стол, который, должно быть, по ее понятиям символизировал «нас», — …поможет мне разорвать с ним. Наверное, я пытаюсь сказать: как это хорошо, когда тебе напоминают, что не все в жизни предопределено, что хорошее случается иногда просто так, когда его совсем не ждешь.

— То есть ты хочешь сказать, что не хочешь продолжения?

— Наоборот, — она придвинулась ближе и поцеловала меня. — Совсем наоборот. Я только хочу сказать, что, да, я хочу, чтобы это было что-то большее, чем просто кратковременный кайф, но если это невозможно, то я и на это согласна.

— Но я не согласен.

— На что?

— На то, чтобы это был просто кратковременный кайф.

Джинни посмотрела на меня и улыбнулась.

— И я не согласна.

— Но ты сказала…

— Главное — действия, а не на слова, Мэтт. Я солгала. Все эти разговоры о том, что я не буду ни о чем сожалеть, потому что это поможет мне разорвать с Иэном, — все это бред, выдумка, женское вранье на тот случай, если бы ты по-другому относился ко всему этому. Но я рада, что ты чувствуешь то же самое, потому что если бы это было не так, то меньше всего тебя накануне твоего тридцатилетия порадовало бы, что на тебя абсолютно запала твоя бывшая девушка — или не совсем девушка.

— Абсолютно?

— Окончательно и бесповоротно.

— Значит, по-твоему, нам стоит попробовать?

— Нам с тобой? — Последовала короткая, едва уловимая пауза. — Да, конечно.

— Ты это сказала без особого энтузиазма, — произнес я, реагируя на эту ее едва уловимую паузу.

— Какой может быть энтузиазм, когда такое впечатление, что все против нас? Ты уезжаешь в Австралию, и есть еще Иэн…

— Ну, первая проблема легко решается. Я не еду в Австралию.

Джинни выглядела шокированной. Я не мог понять, был ли это положительный или отрицательный шок. Когда она начала свою следующую фразу со слов «Послушай, Мэтт…», я решил, что это все-таки отрицательный шок. Наверное, я начал чересчур резво.

— Ты не хочешь, чтобы я остался, — сказал я обиженно.

Она перегнулась ко мне через стол и взяла меня за руку.

— Конечно, я была бы рада, если бы ты остался…

— Тогда с этим все ясно, — сказал я, сразу беря быка за рога. — Мы за эти шесть дней достигли большего, чем за последние десять лет. По-моему, это правильное решение, Джинни.

— Я знаю, и я согласна с тобой. Но, Мэтт, шесть дней — это все-таки шесть дней. И это слишком малый срок для любых отношений.

— Этого было бы мало в обычной ситуации, Джинни. Но ведь у нас с тобой не обычная ситуация, да? — Я не был уверен, стоит ли произносить следующее предложение. — Помнишь наше соглашение на дне рождения Гершвина?

Джинни приоткрыла рот, и по выражению ее лица я мог догадаться, что она уже собирается сделать вид, что не понимает, о чем я.

— Я тогда слишком много выпила, — сказала она. — Но я помню. Мы тогда договорились, что если к тридцати годам все еще будем одиноки, то попробуем снова. — Она выглядела смущенной. — Но мы все это говорили, когда нам было по двадцать четыре, и сейчас кажется, что это было тысячу лет назад.

— Я не говорю, что нам с тобой стоит попробовать из-за того дурацкого соглашения, я говорю, что мы должны попробовать потому, что уже тогда мы точно знали то, что знаем сейчас и что, наверное, знали с того самого момента, как впервые увидели друг друга: мы должны быть вместе. Подумай — все это продолжается с тех пор, как нам было по семнадцать. Мы пытались сделать все, что только можно, чтобы не быть вместе: встречались с кем-то еще, переезжали в другие города, даже в другие страны, и посмотри, что из всего этого получилось: мы вернулись к тому, с чего начали. — Я поцеловал ее. — Нам не нужно торопить события. Мы можем все делать не спеша и посмотрим, что у нас получится. Но если ты думаешь, что я могу вернуться домой, запутавшись в своей жизни, а потом, после всего, что у нас с тобой сейчас произошло, просто взять и уйти, значит, ты меня совсем не знаешь.

— Ты и вправду так думаешь?

— Конечно. Я никогда и ни в чем не был так уверен. Если хочешь, могу сегодня позвонить на работу и сказать, что не еду в Австралию.

— Нет, подожди. По крайней мере до тех пор, пока я поговорю с Иэном. Когда у меня с ним все будет кончено, я снова смогу нормально размышлять. Я поговорю с ним завтра, — сказала она негромко. — Завтра — обязательно. А сейчас давай просто развлекаться.

— Как?

Она допила свой апельсиновый сок и встала.

— Пойдем по магазинам.

Два часа спустя мы уже были в том самом магазине мужской одежды, в который я зашел в свою первую неделю в Бирмингеме. Диджей с бородкой по-прежнему крутил свои диски в углу, и похожий на червяка продавец с гримасой на лице по-прежнему гримасничал, а я по-прежнему пытался сохранить верность черному и темно-синему цветам. Джинни, однако, вовсе не разделяла моих взглядов.

— Так ты хочешь мне сказать, — начала она, перебирая майки на вешалке, — что вся одежда, купленная тобой начиная с двадцати шести лет, была черного или темно-синего цвета?

— Абсолютно вся, — гордо сказал я.

— И носки?

— Да.

— И трусы?

— Всегда.

— И рубашки?

— У меня есть несколько белых рубашек, но я надеваю их только на встречи с крупными клиентами, а обычно я ношу…

— …темно-синие или черные.

По лицу Джинни можно было понять, что она не верит своим ушам. От вешалки с майками мы перешли к вешалке с «повседневными» брюками.